NB

И. Яковлев. Воспоминания. — Чебоксары, 1983.

*

И. Я. Яковлев в фотографиях и документах / Сост. Н. Краснов. — Чебоксары, 1999.

Н. Краснов. Иван Яковлев и его потомки. — Чебоксары, 2007.

В. Димитриев. Просветитель чувашского народа И. Я. Яковлев. — Чебоксары, 2002.

*

Учёные записки Научно-исследовательского института при Совете министров Чувашской АССР. Вып. 42. — Чебоксары, 1969.

И. Я. Яковлев и проблемы яковлевоведения / Ред.-сост. М. Кондратьев. — Чебоксары, 2001.

*

И. Яковлев. Краткій очеркъ Симбирской чувашской учительской школы. — Симбирскъ, 1908.

И. Яковлев. Матеріалы къ исторіи Симбирской чувашской школы. — Симбирскъ, 1915.

И. Яковлев. Ача-пӑча калавӗсем. — Шупашкар, 2001.

*

Иван Яковлевич Яковлев (13 (25) апреля 1848 — 23 октября 1930) — создатель новой чувашской письменности, чувашский просветитель, миссионер, патриарх, культурный герой. В 18-м и 19-м веках чуваши говорили, что чӑваш кӗнекине ӗне ҫинӗ (чувашскую книгу корова съела), то есть у них никогда не было книги, но уже была смутная мечта о чём-то высшем. Яковлев осуществил эту мечту и наконец дал чувашам Книгу во всех смыслах, прямых и переносных.

Когда начинаешь учить чувашский язык, то сразу натыкаешься на имя Яковлева, но оно не привлекает особого внимания. Краткие заметки в учебниках, энциклопедические статьи и даже более пространные очерки в книгах типа «Выдающиеся люди Чувашии» не могут дать хоть сколько-нибудь полного представления о титанической фигуре Яковлева. Когда читаешь воспоминания Яковлева, монографические книги о нём, статьи, раскрывающие отдельные стороны деятельности, только тогда осознаёшь подлинное величие этого человека. Вся жизнь Яковлева может быть описана двумя словами — учиться и учить. Причём учить он начал тогда, когда сам учился. Учить не ради карьеры, денег, повышения социального статуса. Учить ради улучшения жизни своего несчастного народа — причина, о которой в наши дни говорить смешно. ( Read more... )

Путешествие Ибн-Фадлана на Волгу / Пер. и комм. [А. Ковалевского] под ред. И. Крачковского. — М., Л., 1939.

А. Ковалевский. Книга Ахмеда ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921-922 гг. — Харьков, 1956.

Habent sua fata libelli (книги имеют свою судьбу). У книги Ахмеда ибн Фадлана судьба непростая, как и у многих людей, с ней связанных*. Про самого Ибн Фадлана не известно ничего, кроме того, что в 921-922 годах он возглавлял посольство багдадского халифа к правителю волжских булгар. После возвращения он написал книгу о своём путешествии, где рассказал о нравах и обычаях среднеазиатских и поволжских народов (огузы, башкиры, булгары, хазары, а также русы), о чудесах природы (северное сияние, носорог и др.). Веками она не привлекала особого внимания, хотя редкие читатели у неё были. В начале 13-го века её читал Йакут ар-Руми, то есть Йакут Византиец. Ребёнком он был продан в рабство, потом получил свободу, стал книготорговцем, изучал рукописи в библиотеках Египта, Сирии, Ирана, спасся от нашествия монголов. В своём энциклопедическом труде под названием «Географический словарь» он привёл фрагменты из книги Ибн Фадлана, добавив разоблачительные комментарии. Пересказы книги Ибн Фадлана появились в двух персидских энциклопедиях: «Диковинки творений» Наджиба Хамадани (12-й век) и «Семь климатов» Амина Рази (16-й век).

В Европе о книге Ибн Фадлана узнали только в начале 19-го века, когда фрагмент о русах, помещённый в энциклопедии Йакута, перевёл датский ориенталист Йенс Расмуссен. Тогда книгу Ибн Фадлана начали изучать и в России. Первым был Христиан Мартин Френ, один из многочисленных выходцев из Германии, развивавших российскую науку. И его, и других российских историков больше всего интересовало описание русов. Мимо не могли пройти ни Карамзин, ни Соловьёв, ни Ключевский. Художник Генрих Семирадский написал картину «Похороны знатного руса». Были и скептики: археолог Александр Спицын считал, что Ибн Фадлан никуда не ездил и всё сочинил.

Дальше следует поворот, достойный романов Умберто Эко и Артуро Переса-Риверте. Ахметзаки Валидов (Валиди), башкирский националист, член партии эсеров, депутат Учредительного собрания, в гражданской войне сражался и за большевиков, и против большевиков, а потом эмигрировал. В 1923 году в иранском городе Мешхеде он нашёл рукопись книги Ибн Фадлана. У него не было фотоаппарата, и ему пришлось переписывать рукопись. «От этой находки радости моей не было конца», — вспоминал он. В 1939 году Валидов опубликовал в Германии немецкий перевод Мешхедской рукописи.

В том же году в СССР вышел русский перевод. Это очень необычное издание: в нём указан только редактор перевода академик Игнатий Крачковский, но не указан автор перевода, предисловия и комментариев. О причинах догадаться легко: автор перевода, Андрей Ковалевский, в 1938 году был арестован. Пять лет он провёл в лагере на Урале, на строительстве железной дороги. После выхода на свободу он, несмотря на трудности, продолжил свою работу. В 1956 году он опубликовал новый перевод книги Ибн Фадлана, с новыми предисловием и комментариями. По сути, эти две книги Ковалевского — двухчастная монография об Ибн Фадлане. Переводы значительно различаются, поскольку переводчик ставил перед собой разные цели. Первый раз он хотел как можно точнее перевести именно Мешхедскую рукопись. Буквальный перевод многим не понравился из-за тяжеловесности. Второй раз цель была более сложной: реконструкция полного текста на основе всех имеющихся источников — Мешхедской рукописи, фрагментов из энциклопедии Йакута, пересказов из двух персидских авторов. Это наиболее полный перевод книги Ибн Фадлана на русский язык.

Раньше я уже читал эту книгу. Конечно, больше всего меня тоже интересовали русы. Какое мне дело до огузов или булгар? Русы — это же скандинавы, норманны, викинги, варяги. Они повлияли на историю всей Европы, открыли Исландию, Гренландию, Америку. Поэтому я читал и роман знаменитого писателя Майкла Крайтона «Пожиратели мёртвых», где Ибн Фадлан стал соратником викинга Беовульфа в борьбе с недовымершими неандертальцами-людоедами. Изучение чувашского языка несколько поколебало мой европоцентризм. Ведь чуваши происходят от обитателей Волжской Булгарии. Герои книги Ибн Фадлана — носители языка, который через пятьсот лет превратится в чувашский. Некоторые реалии Волжской Булгарии Ковалевский объясняет с помощью чувашского языка. Булгарское название реки Волги звучит прямо по-чувашски — А́тыл.

Ковалевский внёс и более непосредственный вклад в чувашеведение: ещё до второго перевода он написал книгу «Чуваши и булгары по данным Ахмеда ибн Фадлана». (В предисловиях к переводам Ибн Фадлана Ковалевский умудрился избежать ритуального цитирования классиков марксизма-ленинизма, а книга о чувашах и булгарах начинается с цитат Сталина.) В этой книге он приводит версию происхождения чувашей, которая не вполне совпадает с версией, принятой у современных чебоксарских историков. Впрочем, научные споры о происхождении чувашей и чувашского языка ведутся до сих пор, и нам, дилетантам, лучше помолчать. На чисто эмоциональном уровне меня, признаюсь, завораживает картина многовекового Исхода предполагаемых предков чувашей (и казанских татар!) из Центральной Азии в Причерноморье и Приазовье, а оттуда в Поволжье. Мне видится усмешка истории в том, как кочевники-завоеватели, которые мыли кожаные сапоги в Чёрном море, превратились в мирных земледельцев, говоривших: тӳрри ҫӑпатапа, кукӑрри атӑпа (правда в лаптях, кривда в сапогах).

Книги путешественников прошлых веков... Авторы жили в разных странах, в разное время, они путешествовали в разных направлениях, с разными целями. Грек объезжает всю античную Ойкумену от Египта до Тавриды, итальянский купец едет в Монголию, русский купец случайно попадает в Индию, русский офицер изучает Центральную Азию, британский миссионер изучает Южную Африку, ирландский офицер строит мост в Восточной Африке и охотится на львов-людоедов. Так на свет появляются увлекательные книги, которые демонстрируют, что все путешественники, несмотря на различия, похожи своим взглядом на мир. Конечно, у них всегда есть какие-то практические, эгоистические цели — дипломатия, шпионаж, честолюбие. Но ведь не только. Они с таким педантизмом картографируют свои маршруты, с таким увлечением описывают мельчайшие детали обычаев разных народов и повадки невероятных животных. Любопытство, простое человеческое любопытство — вот что ими движет.

Иначе к чему такое подробное, на зависть позднейшим этнографам, описание похорон знатного руса? Разве оно поможет добиться исламизации Поволжья, усиления власти багдадского халифа, принесёт автору деньги или славу? Автор с любопытством наблюдал необычное зрелище и решил зафиксировать его для вечности. Прошли столетия, и с этим описанием с таким же любопытством ознакомились исследователи, художники, обычные читатели. От автора не осталось ничего, кроме имени, — но книга осталась. «Эпӗ вилсен, мӗн юлать?» («Когда я умру, что останется?»).

* Не считая работ Ковалевского, сведения взяты, в основном, из статьи: Д. Арапов. Исследователи «Записки» Ибн Фадлана в России // Славяноведение, 1999, № 3.

А. Кристи. Восточный экспресс. Десять негритят. — М., 1990.

Начитался про «уютные детективы» и тоже решил кое-что прочитать для уюта. Современный хлам трогать не стал, а обратился к классике жанра. В школе читал много зарубежных детективов, и Агата Кристи мне не нравилась. Мне нравились другие авторы — от Дэшила Хеммета до Мики Спилейна и Ричарда Старка. Теперь прочитал не без удовольствия, но и без восторга. В 20-м веке были писатели, которые умели сочетать увлекательность «низких» жанров с глубиной «высокой» литературы: Каверин, Грэм Грин, Дюрренматт, Стругацкие, Лем, Эко. Даже по сравнению с ними романы Агаты Кристи кажутся примитивными. ( Read more... )

К. Иванов. Нарспи. — Шупашкар, 1976.

К. Иванов. Нарспи // Сказки и преданія чувашъ. Чӑваш халлапӗсем. — Симбирскъ, 1908.

К. Иванов. Нарспи / Вольный пер. с чувашского А. Петтоки. — М., 1937.

К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского А. Жарова. — М., 1940.

К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского Б. Иринина под ред. А. Твардовского. — Чебоксары, 1948.

К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского П. Хузангая. — Чебоксары, 1968.

К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского А. Смолина. — Чебоксары, 2001.

Семь разных изданий: оригинал в современном издании, оригинал в первом издании, пять переводов на русский. Если коротко, это великое произведение мировой литературы.

*

Цитаты:

М. Булгаков. Мастер и Маргарита // М. Булгаков. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5. Мастер и Маргарита. Письма. — М., 1990.

Читал несколько раз в школе и называл любимой книгой. Потом долго не перечитывал и перестал называть любимой книгой. Хотел перечитать в собрании сочинений, но до собрания сочинений не доберусь. Перечитал сейчас: сначала немного раздражало, потом втянулся. Магия, конечно, отчасти пропала. Воланд не восхищает, проделки Коровьева и Бегемота не так веселят, любовь мастера и Маргариты не так умиляет, но всё так же впечатляет история Пилата и Иешуа. Любопытно, что помню почти весь сюжет, почти всех персонажей, а ведь обычно от давно прочитанных книг в памяти мало что остаётся.

Я бы теперь предпочёл, чтобы линия Воланда развивалась иначе. Чтобы не было так ясно, что перед нами дьявол. Чтобы персонажи и читатели только строили догадки. Никакой очевидной фантастики — полёт на метле, ожившие мертвецы и т. д. Просто некая могущественная персона с помощниками — как главный герой «Парижских тайн», или главный герой рассказов о принце Флоризеле, или Хулио Хуренито с элементами Остапа Бендера.

Линия Пилата и Иешуа. Психологизация евангельской истории без уверенности в том, что Иешуа — это бог. По крайней мере, в самих ершалаимских главах нет такой уверенности. Вот так же и надо было показывать дьявола в московских главах. Потом, в других главах, уже ясно намекают, что Иешуа — это бог.

В сюжете есть элементы и фантастические, и детективно-авантюрные. Автор, как и другие писатели 20-х годов, не чурался «низких» жанров, а действовал по принципу «crose the border, close the gap». Это, видимо, одна из причин такой популярности романа с 60-х годов и до нашего времени.

Манера повествования: разная в разных сюжетных линиях. В московской линии — субъективный автор-рассказчик. Его нет среди персонажей, но он находится внутри описываемого мира. Его знания одновременно неограничены и ограничены: он может читать мысли всех персонажей и может чего-то не знать о действиях персонажей. В ершалаимской линии — объективный автор-повествователь, который находится вне описываемого мира, как в романах Толстого. Стиль тоже разный, в зависимости от манеры. В московской линии — то иронический стиль советской прозы 1920-х годов, то выспренний стиль романтизма. В ершалаимской линии — лаконичный стиль с минимумом украшательств.

Необычные слова и обороты: «первым долгом» вместо «первым делом», «несусветимое» вместо «несусветное». В этом издании в первом предложении нет слова «небывало»: «В час жаркого весеннего заката...»

First Woman. Issue #1: Dream to Reality. — 2021.

First Woman: Issue #2: Expanding Our Universe. — 2023.

Неожиданный ход НАСА в пиар-кампании миссии «Артемис» — комикс о первой женщине на Луне. Первый выпуск вышел в сентябре 2021 года, а второй выпуск — в октябре 2023 года. Если учесть, что в каждом выпуске по полсотни страниц, то непонятно, откуда взялся такой перерыв. Стиль рисования — как в современных мультиках и веб-комиксах, который после Мёбиуса и прочих классиков кажется примитивным. Сюжет тоже примитивный: героиня и её коллеги едут куда-то по Луне и попадают в неприятности, из которых успешно выпутываются. Поскольку это не фантастика, то спектр неприятностей сильно ограничен: в обоих выпусках по причинам космического характера кто-то падает в пропасть. По ходу дела главная героиня рассказывает о том, как она стала астронавткой и первой женщиной на Луне. Эта часть самая идеологическая — история о том, как одна девочка из рабочего класса много училась, много работала, верила в себя и исполнила свои мечты. Главная героиня — латиноамериканского происхождения, другая героиня — коренная американка, но обе красотки. Расовое разнообразие, гендерное разнообразие — это хорошо, но героини обязательно должны быть красотками. Спутник героини — болтливый робот, вариация комического второстепенного персонажа из «диснеевских» мультиков. Простая формула — приключения, пропаганда, юмор. И, разумеется, русофобия: главная героиня восхищается Валентиной Терешковой. Не очень понятно, на кого рассчитан комикс. Для взрослых в нём слишком примитивный сюжет и слишком одномерные персонажи, а для детей слишком мало приключений. К большому сожалению, шедевра комиксного искусства не получилось.

К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского Б. Иринина под ред. А. Твардовского. — Чебоксары, 1948.

К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского П. Хузангая. — Чебоксары, 1968.

К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского А. Смолина. — Чебоксары, 2001.

Константин Иванов (1890-1915) — классик чувашской поэзии. Он и чувашский Пушкин, и чувашский Лермонтов, и чувашский Некрасов. Чувашский Пушкин — потому что он главный национальный поэт, создатель национальной литературы. В чувашской поэзии он занимает то же место, что в других поэзиях занимают Данте, Гёте, Пушкин, Мицкевич, Шевченко, Уитмен. Чувашский Лермонтов — потому что у него образцовая биография поэта-романтика. В ней есть преследование со стороны властей — его выгнали из учительской школы за участие в революции. В ней есть ранняя смерть — в двадцать пять лет от туберкулёза. Чувашский Некрасов — потому что он обращался за вдохновением к жизни народа, писал о страданиях народа и призывал народ к борьбе.

Его главное сочинение — поэма «Нарспи». Сюжет вроде бы самый распространённый — история несчастных влюблённых с трагическим финалом. Здесь автор, как положено поэту-романтику, восхищается традиционным образом жизни чувашей, восторженно описывает их будни и праздники. Здесь же автор, как положено прогрессисту того времени, осуждает этот образ жизни, социальное неравенство, насилие над личностью. Поэма поражает своей актуальностью, особенно в том, что касается положения женщины. Героиня выходит замуж, подвергается избиениям и в отчаянии убивает своего мужа. Добрые соседи прекрасно обо всём осведомлены, но молчаливо наблюдают, а потом ужасаются. Это не Тристан и Изольда, не Ромео и Джульетта, это как будто случай из современной уголовной хроники. Финал совершенно неожиданный, потому что вроде бы не вытекает из предыдущих событий. В то же время ожидаемый — все герои наказаны Роком, потому что все в чём-то виноваты. Впрочем, тут может быть масса интерпретаций... ( Read more... )

К. Лагунов. Так было. — Свердловск, 1986.

К. Лагунов. Собрание сочинений в 3 томах. Том 1. Ордалия. — Тюмень, 1999.

К. Лагунов. Собрание сочинений в 3 томах. Том 2. Красные петухи. — Тюмень, 1999.

К. Лагунов. Больно берег крут. — М., 1994.

К. Лагунов. Собрание сочинений в 3 томах. Том 3. Бронзовый дог. — Тюмень, 1999.

К. Лагунов. Завтрак на траве. — Тюмень, 1992.

К. Лагунов. Зажги свою звезду. — М., 1964.

К. Лагунов. Пред богом и людьми. — Тюмень, 1993.

К. Лагунов. И сильно падает снег... — Тюмень, 1994.

К. Лагунов. Ромка, Фомка и Артос. — Свердловск, 1990.

Прочитал несколько книг Константина Лагунова, главного тюменского писателя. ( Read more... )

I

В дореволюционной русской литературе учёные изображались обличительно, сатирически, гротескно, карикатурно, как у Чехова — в пьесе «Дядя Ваня» или в рассказе «Скучная история». Когда появилась научная фантастика, то появился другой образ учёного, героический, как в романе Обручева «Земля Санникова» или в романе А. Толстого «Аэлита». Но в научной фантастике главное — фантастические изобретения, невероятные приключения, поэтому специфика науки показывается там в преломлённом виде.

Кажется, тему науки, поданной не с целью обличения, но и не в виде научной фантастики или прямой популяризации, открыл Каверин. Сначала он пошёл по привычному пути и в романе с ключом «Скандалист, или Вечера на Васильевском» изобразил филологов обличительно, гротескно. После перехода к реализму требовалось найти положительного героя, и Каверин нашёл его среди учёных: гуманитариев, как в романе «Исполнение желаний», и биологов и врачей, как опять-таки в «Исполнении желаний» и в романе «Открытая книга». Лётчик Саня Григорьев в «Двух капитанах» поневоле становится учёным — и географом, и историком, и филологом, — а заканчивается роман его лекцией в Географическом обществе. Каверин стал родоначальником или одним из родоначальников особого жанра советской литературы: произведений об учёных как учёных, о специфике науки и наук.

Кто ещё представлял жанр в те годы, трудно сказать. (Любопытно, что за границей Набоков написал роман «Дар», где целую главу посвятил биографии вымышленного учёного.) Расцвет жанра пришёлся на времена оттепельные и послеоттепельные. Сам Каверин написал о биологах в романах «Двойной портрет» и «Двухчасовая прогулка», об археологах в пьесе «Утро дней», о физиках в рассказе «Кусок стекла». Тогда же появились новые имена: Дудинцев, Гранин, Аксёнов, Грекова... и многие другие.

Жанр об учёных стал обычным для советской литературы, и как в любом жанре, в нём выявился свой канон, заданный ещё Кавериным. Примерно один и тот же набор типажей, которых проще обозначить именами всем известных персонажей из «Двух капитанов». Есть молодой учёный-энтузиаст, новатор, мечтающий раздвинуть границы Непознанного и поведать миру Истину, — Саня Григорьев. Есть духовный наставник молодого учёного — капитан Татаринов (в «Двух капитанах» заочный наставник, но в других произведениях жанра очный). Есть немолодой учёный, враг молодого учёного, консерватор или ложный новатор — Николай Антоныч. Есть помощник консерватора, молодой учёный-карьерист — Ромашов. Есть верная подруга молодого учёного — Катя Татаринова. Сюжет вращается вокруг двух элементов. Первый элемент: научный поиск, великое открытие. Второй элемент: интриги в мире науки, борьба старого и нового. Всегда есть любовная линия, но в жанре об учёных она второстепенна. Важнее тема дружбы, которая по-настоящему проявилась в литературе только в 20-м веке.

Жанр говорит о вымышленных учёных, даже если у них есть прототипы, и не стоит путать его с документальными произведениями о реальных учёных — это смежный, но другой жанр. Например, у Гранина есть роман о вымышленных учёных «Иду на грозу» и документальная повесть о реальном учёном «Зубр». Любопытная коллизия возникает, когда писатель берёт реальное научное открытие и отдаёт его своему вымышленному учёному, как было в романах Каверина или в «Территории» Куваева. Возникает та «скрытая магия» в искусстве, те странные взаимоотношения искусства и реальности, которые интересовали Борхеса и Эко.

Странно, но, кажется, в СССР жанр об учёных не был осмыслен как жанр. В «Краткой литературной энциклопедии» есть статья «Научно-художественная литература», но это разновидность научно-популярной литературы, где основное внимание уделяется психологии научного творчества. В качестве примеров там приводятся классические научно-популярные книги «Охотники за микробами» Де Крайфа и «Боги, гробницы, учёные» Керама. В конце 1990-х годов критик Вл. Новиков придумал филологический роман, к которому он относит и романы, где герои — литературоведы, и романы, как-то связанные с филогическими кунштюками. В качестве образцов у него выступают «Скандалист» Каверина, «Пушкинский дом» Битова и даже пресловутое «Голубое сало» Сорокина. К обсуждаемому жанру об учёных филологический роман Новикова отношения не имеет.

Жанр об учёных существовал и в кино. Произведения самых известных авторов жанра были экранизированы, кроме полуопального Дудинцева, которого экранизировали позднее. Среди фильмов об учёных были совершенно проходные, которые никто не смотрел тогда и не вспомнит сейчас. «Скрытая магия» возникает в проходном фильме «Укрощение огня», где запуск первого спутника и первого человека отданы вымышленному герою, похожему и непохожему на Королёва. То же самое в проходном фильме «Стратегия риска», где открытие тюменской нефти отдано вымышленному герою, похожему и непохожему на Салманова. Был один безусловный шедевр, хотя он и не вписывался в каверинский канон, — «Девять дней одного года» Ромма.

Жанр об учёных исчез после распада СССР и смерти советской литературы, когда позднесоветскую интеллигентско-просветительскую идеологию заменил банальный меркантилизм. Стоит ли об этом жалеть? Ведь ясно, что, несмотря на усилия писателей изобразить реальность, они изображали параллельную реальность. Это была, по сути, утопическо-альтернативная фантастика, где был другой СССР, с другой системой управления, где положительные герои всегда побеждали отрицательных. Каверин и Дудинцев писали о сталинских репрессиях, но всё равно не могли изобразить их во всей полноте, как Шаламов и Солженицын. Ясно, что реальные учёные были и остаются совсем не такими, как герои жанра об учёных. Реальные учёные — это обыватели, конформисты, карьеристы, которых поиски истины интересуют меньше всего. В жизни побеждали и побеждают отрицательные герои Каверина, а не положительные — не Саня Григорьев, а Ромашов. В жизни Ромашов покупает себе диссертацию, становится большим начальником, а потом приказывает своей секретарше написать о нём статью в Википедии.

Но именно этот утопизм и привлекает в жанре об учёных. Хочется хоть ненадолго попасть в мир, где живут именно такие учёные, которые мечтают раздвинуть границы Непознанного и поведать миру Истину. По той же причине так привлекают утопии о будущем, созданные Ефремовым, Стругацкими, Лемом, Булычёвым, Джином Родденберри и другими фантастами. ( Read more... )

И. Бродский. Стихотворения и поэмы. В 2 тт. — СПб., 2011. — (Новая библиотека поэта).

Давно хотел прочитать двухтомник Бродского в серии «Новая библиотека поэта». Начал читать стихи — и бросил. Не то чтобы разлюбил Бродского, нет, но охладел. Любимые стихи остались любимыми, но перечитывать их не хочется, как не хочется слушать много раз прослушанную музыку. (Точно так же не могу в больших количествах слушать Вертинского и Высоцкого.) Нелюбимые стихи, тем более, не хочется перечитывать, а с неизвестными стихами не хочется знакомиться. Так что даже двухтомник — это теперь слишком много. Примечания Лосева прочитал с интересом, хотя немного разочаровался. Когда-то читал его статью о работе над этими примечаниями, и мне понравилась такая менее академическая манера. Там были и любопытные размышления о том, что должно и что не должно попадать в примечания:

J. Korczak. Król Maciuś Pierwszy. — Warszawa, Kraków, 1923.

Совсем не знал, чего ждать от этой книги, и оказалось, что в ней есть всё. Есть сказка, хотя без явного фантастического элемента. Есть приключения, с путешествием в Африку, колониальным колоритом и расистским — для того времени антирасистским — описанием «благородных дикарей». Есть сатира на власть имущих и капиталистов, но не на военных.

Есть реализм: мрачное и не самое очевидное для детской книги начало — смерть отца главного героя. Автор всю жизнь работал с сиротами, так что это не кажется странным. Особенный реализм при описании войны в духе Ремарка и Хемингуэя. Автор использовал свой опыт участника четырёх войн: русско-японской, Первой мировой, польско-украинской, советско-польской.

Есть притча с условностью, с безымянными персонажами-масками, что напоминает философские повести Вольтера «Кандид», «Задиг», «Царевна Вавилонская». Герой и читатели постепенно узнают (не)сложные истины. Власть — это не столько права, сколько обязанность и ответственность. Война — это не въезд в город на белом коне, а окопная грязь, ранения, гибель, страдания. Люди другого цвета и других обычаев — тоже люди. И дети — тоже люди, но это не значит, что им уже можно доверять серьёзные решения. Это одновременно идеализация детей и опровержение этой идеализации, чего не ждёшь от известного педагога-новатора.

В детстве, скорее всего, мне бы не понравилось, а сейчас прочитал не без удовольствия. Уже решил, что всё-таки прочитаю продолжение: интересно, что стало с главным героем.

Первая книга на польском, которую я прочитал. Подходит для начинающих из-за простого языка.

Прочитал книги с высказываниями, которые приписываются Будде и Конфуцию. Вообще-то меня раздражает преклонение перед «восточной мудростью», которое началось на Западе в 18-м веке, достигло пика в 20-м веке и продолжается в 21-м веке. Меня раздражает не сама «восточная мудрость», а мода на неё и противопоставление её «бездуховному западному материализму». Но, конечно, нет сомнения, что мудрецам Индии и Китая принадлежит много высказываний, которые до сих пор остаются актуальными. Как раз те высказывания, которые связаны не с религиозно-мистическими аспектами, а с этикой, с отношениями между людьми, с общественным устройством.( Read more... )

С. Лем. Собрание сочинений в 10 (13) томах. — М., 1992-1996.

С. Лем. Фантастика и футурология. В 2 книгах. — М., 2004.

С. Лем. Мой взгляд на литературу. — М., 2009.

С. Лем. Дилеммы XXI века. — М., 2021.

С. Лем, С. Бересь. Так говорил... Лем. — М., 2006.

В. Орлинский. Лем: Жизнь на другой Земле. — М., 2019.

Первое место: «Расследование», «Солярис», «Рассказы о пилоте Пирксе», «Звёздные дневники Ийона Тихого», «Насморк», «Сумма технологии».

Второе место: «Эдем», «Непобедимый», «Лунная ночь», «Рукопись, найденная в ванне», «Высокий замок», «Маска», «Из воспоминаний Ийона Тихого», «Футурологический конгресс», «Осмотр на месте», пьесы о профессоре Тарантоге, «Мир на Земле», «Глас Господа», «Верный робот», «Абсолютная пустота», «Мнимая величина», «Магелланово облако», «Больница Преображения», «Фиаско».

Третье место: «Возвращение со звёзд».

Никакое место: «Кибериада».

Мысли и цитаты на Самиздате, потому что слишком много текста для поста.

А. Стругацкий, Б. Стругацкий. Собрание сочинений в 11 (12) томах. — Донецк, СПб., 2000-2003.

Первое место: «Трудно быть богом», «Хищные вещи века», «Улитка на склоне», «За миллиард лет до конца света», «Хромая судьба», «Отягощённые Злом, или Сорок лет спустя».

Второе место: «Страна багровых туч», «Путь на Амальтею», «Полдень, XXII век», «Стажёры», «Далёкая Радуга», «Понедельник начинается в субботу», «Беспокойство», «Обитаемый остров», «Дело об убийстве, или Отель «У погибшего альпиниста», «Малыш», «Пикник на обочине», «Град обреченный», «Жук в муравейнике», «Волны гасят ветер», «Жиды города Питера, или Невесёлые беседы при свечах», «Дьявол среди людей», «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики», «Бессильные мира сего».

Третье место: «Извне», «Попытка к бегству», «Второе нашествие марсиан», «Сказка о Тройке», «Парень из преисподней», «Экспедиция в преисподнюю», «Подробности жизни Никиты Воронцова».

Никакое место: «Повесть о дружбе и недружбе».

Мысли и цитаты на Самиздате, потому что слишком много текста для поста.

Прочитал три знаменитых комикса. ( Read more... )

Р. Акутагава. Новеллы. -- М., 1974. -- (Библиотека всемирной литературы).

Акутагава и его рассказ «Menzura Zoili» упоминаются в романе Стругацких «Хромая судьба», который я читал много-много раз. Но заинтересовался я Акутагавой после того, как в одном эссе Бродского вычитал его фразочку «У меня нет принципов, у меня есть только нервы». Наверное, я бы не стал его читать из-за одной фразочки, но вскоре случайно увидел в университетской библиотеке БВЛовский том с предисловием А. Стругацкого и тут же взял его почитать.

Рассказы Акутагавы — справедливо называемые новеллами — мне тогда чрезвычайно понравились. И исторические сюжеты, насыщенные психологизмом, типа «Ворот Расёмон», и остросюжетные психологические рассказы типа «Носового платка», и мистика-фантастика типа «Мадонны в чёрном», и квазидетективы, из которых самый оригинальный «В чаще» — один из самых оригинальных рассказов в мировой литературе. Конечно, невыносимые «Зубчатые колёса»: «Неужели не найдется никого, кто бы потихоньку задушил меня, пока я сплю?» Конечно, парадоксальные «Слова пигмея», откуда Бродский взял упомянутую фразочку. Правда, здесь она выглядела иначе: «У меня нет совести, у меня есть только нервы». До сих пор не знаю, откуда взялось это различие: наверное, Бродский читал какой-то английский перевод. Потом я хотел прочитать больше Акутагавы и даже купил и прочитал трёхтомник с рассказами, эссе, письмами. (Тогда удивился, что в трёхтомник не включены рассказы и повесть, переведённые А. Стругацким. По какой причине? Не смогли договориться с наследниками? Или это месть японистов, которые обиделись на Стругацкого из-за того, что ему доверили писать предисловие к БВЛовскому тому?)

Теперь вот перечитал БВЛовский том, хотя по плану был Гашек, которого я давно хотел прочитать. Но Гашека я читать просто не смог и перескочил на следующий пункт. Акутагава меня не разочаровал. И тогда он попал в моё настроение, и теперь он попал в моё нынешнее настроение. И тогда я завидовал его разнообразию, и теперь я опять позавидовал. Тогда я видел только влияние Гоголя в рассказах «Бататовая каша» и «Нос» и Чехова в рассказе «Сад», а теперь увидел влияние Мериме, Мопассана, Франса, которых наконец прочитал. Теперь смотрю на трёхтомник и думаю: может, перечитать?


***

Закончился читательский проект «БВЛ и другая классика», который начался в 2016 году. На самом деле, он начался ещё в 2009 году, когда я осознал, что вроде много читаю, но не читал ни строчки Гомера, Вергилия, Данте, Боккаччо, Рабле, Сервантеса, Гёте, Байрона, Диккенса, Бальзака… Тогда стал делать набеги на территорию классики, с перерывами на другие книги. В 2016 году погрузился в классику основательно, по плану на основе «БВЛ», с исключениями и дополнениями. Почти все классики оказались отличными писателями, недаром получившие звание классиков.

В планах были ещё некоторые бонусы, но сейчас читать ничего не хочется, особенно художественную литературу. Это пустое занятие, которое ничего не даёт, ничему не учит. Старые интеллигентские представления о том, что чтение художественной литературы делает умнее, ни на чём не основаны. И уж совершенно точно оно не делает счастливее.

Я. Вассерман. Каспар Хаузер, или Леность сердца. -- М., 2017. -- (Литературные памятники).

Отличный роман, давно хотел прочитать. И роман тайн, детектив, триллер, и просветительская история о «простодушном», который остраняющим взглядом видит недостатки людей, и романтическая история о «неведомом избраннике», который не помещается в рамки этого мира. Я боялся, что это будет модернистский роман, в котором увлекательность утонет в непереводимых красотах языка и в отступлениях, как в «Петербурге» Белого.

Об истории Каспара Хаузера я узнал в детстве из журнала «Юный натуралист» и из (псевдо)научно-популярной серии «Знак вопроса», где были выпуски про НЛО, Атлантиду, экстрасенсов и т. д. Запомнилась на всю жизнь.

Н. Цыркун. Американский кинокомикс. Эволюция жанра. -- М., 2014.

Первая в России монография об американском кинокомиксе, точнее — о супергеройском кинокомиксе, изданная позорным тиражом в 500 экземпляров. Любопытно рифмуется с книгой Е. Карцевой «Вестерн. Эволюция жанра», первой монографией в России, посвящённой киновестерну. Даже названия у них похожи, хотя Цыркун ни разу не упоминает Карцеву. Киновестерн появился в 1902 году, а первая монография в России вышла в 1976 году. Супергеройский кинокомикс появился в 1936 году, а первая монография в России вышла в 2014 году. 70-80 лет — вот срок отставания российской гуманитаристики.

Это volens-nolens история не только американского кинокомикса, но американского комикса вообще, без всякого снобизма по отношению к комиксу. Более того, как Карцева вынуждена была тратить много времени на оправдание вестерна и киновестерна, так и Цыркун вынуждена тратить много времени на оправдание комикса и кинокомикса.

В списке литературы весь набор авторитетов для интеллектуала из позднего СССР: Бахтин, Бердяев, Пропп, Тынянов, Фрейденберг, Эйзенштейн, а также Зонтаг, Кэмпбелл, Маклюен, Хайдеггер, Эко, Элиаде, Юнг и даже по привычке Энгельс. Полезнее пересказы концепций зарубежных историков и теоретиков комикса, которые не переведены на русский язык: статья Эко «Миф о Супермене» и др.

Э. Верхарн. Стихотворения. Зори. М. Метерлинк. Пьесы. -- М., 1972. -- (Библиотека всемирной литературы).

Стихотворения Верхарна только пролистал.

Пьесы Метерлинка — отличные. Мрачные, жуткие «Непрошеная», «Слепые», «Там, внутри», «Смерть Тентажиля», героическая, в духе Шиллера, «Монна Ванна», сатирическое «Чудо святого Антония» и сказочная, в духе Андерсена, «Синяя птица».

Б. Шоу. Пьесы. -- М., 1969. -- (Библиотека всемирной литературы).

Давно хотел прочитать. Отличные пьесы — и бытовые, и псевдоисторические. Неожиданные повороты, парадоксальные высказывания, ироничная интонация. В «Профессии миссис Уоррен» и «Кандиде» феминизм в духе «Кукольного дома» Ибсена. В псевдоисторических пьесах великие люди прошлого — не великие, а просто хорошие люди: Цезарь в «Цезаре и Клеопатре», Жанна д’Арк в «Святой Иоанне». Злодеев нет, даже персонажи, которые должны быть злодеями, — не злодеи: английские офицеры в «Ученике Дьявола», капиталист в «Доме, где разбиваются сердца», инквизиторы в «Святой Иоанне». Хотя автор — социалист, но монархи всегда показаны как добряки и мудрецы: Цезарь в «Цезаре и Клеопатре», Карл VII в «Святой Иоанне», король Магнус в «Тележке с яблоками». В общем, никакого особого социализма в пьесах нет, есть обычный гуманизм. Самая странная и непонятная пьеса — знаменитый «Пигмалион», где выясняется, что воспитание не приносит счастья (см. «Остров доктора Моро» Уэллса и «Собачье сердце» Булгакова).

Обнаружились смешные ошибки в переводе: «интеллигентные люди» (men of the world — бывалые люди) и «буржуазная мораль» (middle class morality — мораль среднего класса) в «Пигмалионе»; «с обеда (dinner — здесь: ужин) до утреннего завтрака» в «Доме, где разбиваются сердца».

Г. де Мопассан. Жизнь. Милый друг. Новеллы. -- М., 1970. -- (Библиотека всемирной литературы).

«Жизнь» — отличный роман, очень актуальная история о женской доле, о браке и материнстве.


«Милый друг» — тоже отличный роман, с элементами авантюрного романа.


Новеллы и рассказы — отличные. Много мрачных рассказов, показывающих низменные стороны жизни: «Пышка», «В море», «Мать уродов», «Дядя Жюль», «Ожерелье», «Нищий», «В порту», «Оливковая роща». Мрачнейшие рассказы об одиночестве: почти мистический «Он?», «Гарсон, кружку пива!..», «Одиночество». Некоторые рассказы начинаются как мрачные, а заканчиваются хеппи-эндом: «История деревенской служанки», «Папа Симона».

Выделяются рассказы о франко-прусской войне. Это не рассказы об абсурде войны, как у Толстого и Бирса. Здесь появляются положительные персонажи — герои-патриоты, которые так или иначе сражаются с врагом. Такими героями могут быть и проститутки («Пышка», «Мадемуазель Фифи»), и крестьяне («Дядюшка Милон»), и даже презираемые писателями-натуралистами буржуа («Два приятеля»).

А. Франс. Преступление Сильвестра Бонара. Остров пингвинов. Боги жаждут. -- М., 1970. -- (Библиотека всемирной литературы).

«Преступление Сильвестра Бонара» — хороший роман, поверхностная сатира на отдельные недостатки и сентиментальная сказка. Главные герои, как в комедиях Мольера: мудрый старец, прекрасная дева, лицемерная воспитательница, мошенник-нотариус и т. д.


«Остров пингвинов» — отличный роман. Тотальная сатира на историю и современность Европы и особенно на историю и современность Франции. Отдельная часть — про дело Дрейфуса.


«Боги жаждут» — отличный роман о Французской революции. Сюжет тянется медленно, но мощный финал искупает недостатки. Отношение к революции, примерно как у Гюго: это насилие, но без насилия ничего не изменить, но… Неожиданное соотношение «революция — религия». Главный герой, революционер и сторонник террора — деист и ненавистник атеизма. Самый разумный и симпатичный персонаж, аристократ и контрреволюционер — атеист.

А. Доде. Тартарен из Тараскона. Бессмертный. -- М., 1974. -- (Библиотека всемирной литературы).

«Тартарен из Тараскона» — отличный роман. Сатира на обывателей, на самодовольных буржуа. Сатира на романтическую и приключенческую литературу, на мифы о прекрасных диких землях, нетронутых цивилизацией. Три части, написанные в разное время. Конечно, первая часть, про Африку, лучше всего. Но и вторая и третья, про Швейцарию и Полинезию, тоже хорошие. Выделяется вторая часть: утопическая страна Руссо превращена в огромный курорт. Разоблачения швейцарской «виртуальной реальности» напоминают «Футурологический конгресс» и «Матрицу».

Давно хотел прочитать про Тартарена, в том числе и потому, что он член «Клуба знаменитых капитанов». Это членство кажется весьма сомнительным. Он не капитан, и его путешествия пародийны. При этом он полноценный член Клуба. В отличие от Мюнхгаузена, которого постоянно третируют из-за вранья. Но Тартарен, скорее, похож на Мюнхгаузена, чем на Робинзона и Немо. (Как же не хватает исследования о «Клубе знаменитых капитанов»!)


«Бессмертный» — тоже отличный роман. Сатира на учёное сообщество с его ничтожеством и тщеславием. На все эти академии, где важнее статус, а не реальные заслуги. Заодно привычные очерки нравов высшего света, как у Стендаля, Бальзака, Флобера, Э. Гонкура.

М. Твен. Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна. Рассказы. -- М., 1971. -- (Библиотека всемирной литературы).

«Приключения Тома Сойера» — отличный роман. Роман про обычную жизнь обычного мальчика с играми, школой, любовью переходит в приключенческо-детективный роман с убийствами и кладами. И всё это сдобрено иронией автора.


«Приключения Гекльберри Финна» — тоже отличный роман. Не повторение предыдущего, больше злой сатиры, ещё одно водное путешествие в «Сердце тьмы». Актуальные образы мошенников. Вот, казалось бы, писатели сколько веков высмеивают таких мошенников, а простаки всё равно несут им деньги. Мошенники у Твена всё-таки отличаются от нынешних. Они постоянно боятся разоблачения и побоев, а нынешние — экстрасенсы, поп-психологи, лайф-коучеры и т. д. — даже после разоблачения спокойно продолжают свою деятельность. Можно согласиться с Хемингуэем: финальная часть, когда неожиданно появляется Том Сойер, — это полная чепуха, цепочка сказочных совпадений. Если бы не финальная часть, был бы просто великий роман.

В романах разные типы повествования: в «Томе Сойере» в третьем лице со всезнающим автором, а в «Гекльберри Финне» от первого лица. Первый тип более подходит для передачи детской психологии, детские мысли передаются косвенно, с авторской иронией. Второй тип мало подходит, особенно если герой — малограмотный бродяга. Удивительно, как Гек сумел накатать такой мемуар!


Рассказы (и повести) — отличные. «Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса» — гениально построенный рассказ, лучший из этого тома. «Как я редактировал сельскохозяйственную газету» — рассказ про сегодняшних журналистов, ничего не изменилось. «Таинственный незнакомец» — пессимистическая повесть о ничтожности человека, которая тридцать лет назад меня бы восхитила, десять лет назад и год назад вызвала бы раздражение, а теперь я опять почти со всем согласен.

Л. Кэрролл. Алиса в Стране чудес. Алиса в Зазеркалье / Комм. М. Гарднера, пер. Н. Демуровой. -- М., 1978. -- (Литературные памятники).

Наконец-то прочитал. В детстве мне бы наверняка не понравился этот полный вариант. Рыхлая композиция, бесконечные разговоры с игрой слов напоминают «Дон Кихота» и «Гаргантюа и Пантагрюэля». Для главной героини её приключения — нелёгкое испытание: она не только смеётся над глупостью других персонажей, но и переживает неприятные эмоции, боится, плачет. Обитатели волшебных стран постоянно её оскорбляют, при этом сами же обижаются на любое её слово. Как отмечает комментатор, единственный персонаж, который разговаривает с Алисой вежливо и хочет ей помочь, — это Белый Рыцарь, альтер-эго автора.

Послесловие Демуровой и комментарии Гарднера — тоже памятники эпохи. У Демуровой все модные в 1970-х годах имена: Пропп с морфологией сказки, Бахтин с карнавалом, Тынянов с теорией пародии, упоминается Хойзинга. У Гарднера связь с естественнонаучными концепциями 20-го века. Оба отвергают психоаналитические толкования.