Классики чувашеведения

[dzatochnik]

«Многие ученые смертельно перессорились за чувашей и черемисов, упрекали друг друга в невежестве и шарлатанстве, и читатели до сих пор не знают, что думать о чувашах, черемисах и этих ученых».

О. Сенковский. Чуваши, их происхождение и верования // Собрание сочинений Сенковского (Барона Брамбеуса). Т. 6. — СПб., 1859. — С. 217.

Часть 1. Трудолюбивые немцы, сыновья священников и поэтесса

Хрестоматия по культуре Чувашского края: дореволюци­онный период / Сост.: Н. Егоров, М. Данилова. — Чебоксары, 2001.

Сборник фрагментов, касающихся чувашей, из сочинений самых разных людей — от Андрея Курбского до исследователей 18-го и 19-го веков.

Александр Артемьев. Список населенных мест по сведениям 1859 года (1866). — Историк, географ, редактор «Казанских губернских ведомостей». Первый фрагмент посвящён прошлому территории Казанской губернии начиная с Волжской Булгарии: «все, касающееся до тех и других булгар [дунайских и волжских], имеет немаловажное значение для русской исто­рии вообще» (с. 8). Второй фрагмент посвящён чувашам, к которым автор относится сочувственно. Он подтверждает стереотипы об их характере: «тихий и робкий» (с. 54). Но опровергает их неспособность к учению: «Учителя училищ... весьма выгодно от­зываются о понятливости и прилежании чувашских учеников» (с. 55). В пример он приводит Спиридона Михайлова, который самостоятельно выучился русской грамоте и писал статьи для «Казанских губернских ведомостей» (с. 56).

Сигизмунд Герберштейн. Записки о Московитских делах (1549). — Посол Священной Римской империи. Первое упоминание чувашей в западноевропейских источниках: «че­ремисы и чуваши — весьма искусные стрелки. Чуваши отлича­ются также и знанием судоходства» (с. 66).

Андрей Курбский. История о великом князе Московском (1573). — Одно из первых упоминаний чувашей: «Егдаж переплавишася Суру реку, тогда и Черемиса Горняя, а по их Чуваша зовомые, язык [народ] особливый, начаша встречати...» (с. 71).

Адам Олеарий. Под­робное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию (1656). — Немецкий учёный. Чуваши — «вероломный, разбойный народ, преданный чародейству» (с. 80).

Герард Фридрих Миллер. Описание живущих в Казанской губернии языческих народов, яко то черемис, чуваш и вотяков (1751, 1791). — Один из тех трудолюбивых немцев, которые создавали и развивали российскую науку в 18-м веке. Его сочинение опубликовано в сборнике почти полностью. Подробнее — см. ниже.

Пётр-Симон Паллас. Путешествие по разным провинциям Российской империи (1770). — Ещё один трудолюбивый немец. Вместе с Георги и Лепехиным возглавлял «междисциплинарные» экспедиции по изучению Российской империи. Беспристрастное описание одежды, религии, обычаев чувашей, без оскорбительных характеристик.

Иоганн Готлиб Георги. Описание всех обитающих в Российском государстве народов (1776–1777). — И ещё один трудолюбивый немец. В основном, беспристрастное описание. Но не без оскорбительной характеристики: «разумом еще тупее черемис, да и около себя они не опрятнее» (с. 173). Чувашский язык ошибочно относит к «финским» (с. 173).

Василий Лебедев. Симбирские чуваши (1850). — Единственный чуваш в сборнике. Сын священника, выпускник Казанской духовной семинарии и Петербургской медико-хирургической академии, работал в Министерстве внутренних дел, писал этнографические очерки. Известно одно стихотворение на чувашском «Эпӗр чӑваш пултӑмӑр...» («Мы чуваши были»...) с заключительными строками: «Çи, чăваш, хура çăкăр, // Мĕн тăвас – пирĕн телей!» («Ешь, чуваш, чёрный хлеб, // Что делать — наша доля!»). Ранее приписывалось Спиридону Михайлову или некоему Максиму Фёдорову, включено в англоязычную антологию чувашской поэзии Геннадия Айги. — В очерке показана жизнь чувашей изнутри, с множеством подробностей, о которых чужак не узнает. Не обходится без уже сложившихся стереотипов: «Симбирские чуваши гораздо беднее других своих родичей, бо­лее дики и робки, чем чуваши казанские. Дикость и робость сим­бирских чуваш зависит от условий местности, часто от собствен­ной лени...» (с. 182).

Иван Лепехин. Дневные записки путешествия по разным провинциям Российского государства (1771–1805). — Конечно, начинается со стереотипов: «Татары всех между ими проницатель­ные и больше обрядны. Близко к ним подходят мордва, а послед­нее место остается для чуваш» (с. 198). Дальше беспристрастное описание образа жизни и религии.

Виктор Вишневский. О религиозных повериях чуваш (1846). — Священник, который вырос среди чувашей. Автор книги «Начертание правил чувашского языка» (1836) — второго учебника чувашского языка. В очерке беспристрастное, подробное описание религии.

Г. Ф. Миллер. Описание живущих в Казанской губернии языческих народов, яко то черемис, чуваш и вотяков. — СПб., 1791.

Герард Фридрих Миллер — один из тех трудолюбивых немцев, которые создавали и развивали российскую науку в 18-м веке. В Поволжье он побывал, когда возвращался из Сибири, из Великой Северной экспедиции. Его этнографический труд о поволжских этносах опубликован в журнале в 1751 году, в книжном виде в 1791 году. Герберштейн и Курбский называют чувашей и чувашами, и черемисами, Олеарий — только черемисами, что обычно для того времени. Миллер хотя пишет, что черемисов и чувашей «по всем обстоятельствам почти за один народ почесть можно» (с. 6), — хорошо их различает. Даже в 19-м веке чувашский язык ошибочно относили к «финским», а Миллер видит сходство чувашского языка с татарским, черемисского с финским, вотяцкого с черемисским и пермским, и в каждом языке распознаёт два диалекта (с. 27-28). Он знает самоназвания поволжских финноугров: черемисы — мори, вотяки — уд-мурт, мордва — макша и эрзе (с. 31, 32, 33).

Конечно, многие характеристики теперь выглядят оскорбительно. Просвещённому автору чуваши «за тупостию их разума кажутся на взгляд весма глупы и боязливы» (с. 11). На вопрос о письменности они отшучиваются поговоркой про корову, которая съела книгу: «книги у них корова поела» (с. 29). Автор выражает сомнения, что их можно научить «первым основаниям христианского закона и российскому языку» (с. 40). Он не только описывает языческую религию поволжских этносов, но и испытывает вотяцкого/удмуртского колдуна, заключая, что всё это «крайнее невежество, или вероятнее сказать, обманство сего народа» (с. 50-53). Но есть у них у всех и хорошие качества: «В том помянутые народы хвалы достойны, что они неистовому мужеложству не касаются, да и звания сему пороку у них нет; а прочие восточные народы в помянутой нечистоте весма охотно валяются» (с. 14).

В конце два приложения. Первое: русско-татарско-черемисско-чувашско-вотяцко-мордовско-пермско-зырянский словарик. (Большинство указанных чувашских слов я знаю!) Второе: переводы молитвы «Отче наш» на черемисский и чувашский, сделанные толмачами в Казани. Оба приложения — важнейшие источники по истории чувашского языка. В хрестоматии 2001 года они не опубликованы.

А. Фукс. Записки о чувашах и черемисах Казанской губернии. — Казань, 1840.

Александра Фукс — дочь помещика, поэтесса, хозяйка литературного салона в Казани. Под влиянием мужа, профессора Казанского университета Карла Фукса, написала сочинение о чувашах, которое опубликовано в журнале в 1834 году, в книжном виде в 1840 году. Чувашская энциклопедия называет его «первым обстоятел. описанием чувашей». Книга состоит из двух частей: первая о чувашах, вторая о черемисах (марийцах). В каждой части сначала письма А. Фукс её мужу, потом ответы мужа. Она путешествует, общается с чувашами и черемисами, посещает свадьбу, поминки и прочие обряды. Он делает выписки из разных авторов, пишет о языке, приводит статистику.

«Я воображаю, что мое описание чуваш будет очень жалкое» (с. 1). Писарь в волостном правлении: «как возможно заняться чувашами, этими закоптелыми дураками» (с. 25). Повторяет ошибочное мнение мужа: чуваши — потомки «козар» (с. 32). «Я очень люблю этот простой и кроткой народ» (с. 36). «Редко найдёшь между чувашами злого человека» (с. 57). «Робость и суеверие суть врожденные свойства чувашского народа» (с. 58). Кажется, впервые упомянут обычай совершать самоубийство, чтобы отомстить врагу: «но ежели уже они очень рассердятся, то какое удивительное у них мщение! Чувашин идёт к своему неприятелю и, желая ему навлечь беду, давится у него на дворе... <...> Я тебе уже сказала, что беда в их мнении значит попасть под суд» (с. 57). Испытание и разоблачение чувашского колдуна (с. 106-107). Небольшой плутовской роман о крестьянке-сироте, которая, переодевшись в мужское платье, промышляла мошенничеством (с. 110-113). Муж случайно угадывает, что Чебоксары станут столицей чувашей: они «почитают этот город как бы чувашскою резиденциею» (с. 153). «Хоть и называют черемис злыми, но по моему мнению, они как чуваши: из них можно сделать все, что угодно» (с. 251).

В книге опубликованы песни народного исполнителя «из чуваш, Феди» (Хведи Чуваша) в оригинале и в переводе поэта Дмитрия Ознобишина (с. 82-91).

«Пи-пи-пигалица!
Где твое гнездо, твое житье-бытье?
На кочке.
Подует как ветр, не развеется ль оно?
На болоте, в березнике
Нет побегов — все засыхает.
На горе стоящий вяз
Без корня, весь высох» (с. 85-86).

В словах про «певца, не знающего грамоты и потерявшего, вместе с целым народом, отечественные буквы для выражения чувств своих» (с. 91), кажется, слышен отголосок поговорки о корове, которая съела чувашскую книгу. Муж: в этих песнях «есть чувства и даже тонкости» (с. 132-133). Чувашская энциклопедия: песни Хведи Чуваша «имеют явно выраженное индивидуал. начало». По-моему, ничем не отличаются от других чувашских народных песен. Две песни включены в англоязычную антологию чувашской поэзии Геннадия Айги.

Осип Сенковский в 1841 году опубликовал хвалебную рецензию под названием «Чуваши, их происхождение и верования». В ней он признался: «Прежде я чувствовал к чувашам и черемисам только холодное любопытство: теперь... я люблю их как родных» (Собрание сочинений Сенковского (Барона Брамбеуса). Т. 6. — СПб., 1859. — С. 217). Он некритично цитирует А. Фукс, в том числе фрагмент о самоубийстве как способе мести (Собрание сочинений Сенковского (Барона Брамбеуса). Т. 6. — СПб., 1859. — С. 224).

В. Сбоев. Исследования об инородцах Казанской губернии. — Казань, 1856.

Василий Сбоев — сын священника, выпускник Казанской духовной семинарии и Петербургской духовной академии, профессор Казанского университета. В 1848-1850 годах публиковал очерки о чувашах в «Казанских губернских ведомостях». В 1851 году в Казани издана его книга «Исследования об инородцах Казанской губернии. Заметки о чувашах». В 1856 году переиздана там же под названием «Исследования об инородцах Казанской губернии». Последней строкой издатель сообщил: «Издание исследований о других инородцах Казанской губернии за смертью автора прекращается». В 1865 году книга переиздана в Москве под названием «Чуваши в бытовом, историческом, религиозном отношениях: их происхождение, язык, обряды, поверья, предания и пр.». В 2004 году в Чебоксарах второе издание переиздали под названием «Заметки о чувашах. Исследования об инородцах Казанской губернии». Чувашская энциклопедия называет книгу «первая науч. монография о чувашах». Каждая статья/глава — письмо к редактору газеты Александру Артемьеву. Описание обрядов, религии и т. д. Много критики сочинений А. Фукс, Миллера, Палласа, Георги, Лепехина и др., похвала только очерку Вишневского.

Распространение христианства (с. 4) и русского языка приведёт к скорому обрусению чувашей (с. 8-9) — процесс затянулся на два века. Растёт число грамотных: «новая, ученая аристократия, юная Чувашландия» (с. 10). Самоубийство как способ мести исчезает: «О варварском обычае тащить неприятелю сухую беду, т. е., вешаться во дворе своего врага, не слышно более» (с. 11). «Суд и беда у чуваш — синонимы» (с. 6). «Сухая беда (шир шар [в современной орфографии: ширӑ-шарӑ]) — всякое незаслуженное несчастье, всякое бедствие... <...> Но в теснейшем смысле технический термин: тащить человеку сухую беду, значит заставить его потерпеть незаслуженное нарекание, или, еще теснеe, ни за что, ни про что отдать его под суд, запутать в судебное следствие» (с. 89-90, сноска). Прозвище чувашей — Василий Иваныч: якобы от того, что когда Вениамин Пуцек-Григорович в 18-м веке крестил чувашей, то всем давал своё мирское имя Василий (с. 13, сноска). Чуваши — много веков оседлые земледельцы, но остаются стереотипными «благородными дикарями»: «Как люди, близкие к природе, чуваши, подобно американским дикарям, инстинктивно, ч у т ь е м понимают ее...» (с. 43, сноска). Ошибочно приписывает шведскому офицеру Страленбергу запись поговорки о корове, которая съела чувашскую книгу (с. 65) — ошибка, которую будут повторять разные авторы вплоть до наших времён. Кажется, впервые чувашский верховный бог Торӑ/Турӑ связывается не со скандинавским Тором, а с «монголо-татарским Тангри, Тари», то есть с общемонгольским и общетюркским Тенгри (с. 101). Несколько песен разного жанра (с. 149-161). Не публикуются «бранные песни... с русскими выражениями, которых стыдится печать» (с. 162). Немного стихосложения: «устройство чувашского стиха — тоническое. Первое условие и основание чувашской версификации составляет логическое ударение, другое — игра слов и аллитерация, занимающая у чуваш место нашей рифмы» (с. 162). Верное утверждение, что чувашский язык — «чисто-тюркское наречие с примесью слов арабских, персидских и русских и почти без всякой примеси слов финских» (с. 163), хотя заимствования из финно-угорских языков тоже есть. Чуваши — потомки не хазаров и не булгар, а буртасов (с. 183 и след.).

Н. Золотницкий. Корневой чувашско-русский словарь. — Казань, 1875.

Николай Золотницкий — сын священника, выпускник филологического факультета Казанского университета, работал инспектором чувашских школ Казанского учебного округа (после него эту должность занимал создатель новой чувашской письменности Иван Яковлев). Составил букварь для чувашей, выступал за обучение чувашей на «их природном языке» (Н. Золотницкий. По вопросу о способах образования чуваш. — Казань, 1866. — С. 8 и след.), но против появления чувашской «народной литературы» (Н. Золотницкий. По поводу статьи о «Чуваш кнеге». — Казань, 1867. — С. 7). Чувашская энциклопедия называет его «один из основоположников отечественного чувашского научного языкознания», а его книгу «первым этимологич. словарём чуваш. языка».

Книга из двух частей. Первая часть — собственно словарь: толковый, отчасти этимологический и «этнолингвокультурологический» (Чувашская энциклопедия). Он похож на словарь русского языка Даля и предшествует словарю чувашского языка Ашмарина. Сухая беда (тип шар) определяется как: «напрасная, незаслуженная беда — так чуваши недавно называли следствия о скоропостижно умерших, самоубийцах и т. п., причинявшие им разорение» (с. 107), — но вне связи с самоубийством как способом мести.

Вторая часть — статьи по этнографии и лингвистике. Своеобразие терминов родства: «У чуваш, как и у черемис, муж и жена до рождения первенца зовут друг друга по имени, а затем — по имени первенца; напр. если первенец — сын Иван или дочь Марья, то как друг другу, так и друг о друге говорят так: «Иванова мать! поди-ка сюда»; «Марьин отец! ты скоро ли придешь?»; «Марьина мать, т. е. жена моя, не совсем-то здорова»; «Иванов отец, т. е. муж мой, так сказал» (с. 138). Называет шаманизмом, или чёрной верой, религию, которой придерживаются «все инородцы восточного края Европейской Poссии, Сибири и даже жители островов Тихого океана» (с. 162). Чуваши и марийцы «признают, что всех языков в мире — не более и не менее как — семьдесят семь» (с. 183). Что объединяет гром, петуха и кукушку: «В чувашском наречии русские слова: гром гремит, петух поет, кукушка кукует переводятся одним и тем же глаголом авдать. <...> От того же глагола происходит чуваш. название петуха — авдан» (с. 199); «можно думать, что этот глагол в сем случае имеет значение «извещать», потому что петух пением своим возвещает наступление известной поры дня и ночи, а кукушку везде принят обычай спрашивать о долголетии жизни и наступлении других сроков, о которых она извещает (сказывает) своим кукованьем» (с. 201).

В. Магницкий. Материалы к объяснению старой чувашской веры. — Казань, 1881.

Василий Магницкий — сын священника, выпускник Казанской духовной семинарии и юридического факультета Казанского университета, работал судебным следователем и инспектором народных училищ. Собирал чувашский фольклор, составил список из 10 тыс. языческих чувашских имён, описал археологические памятники Чувашии. В книге подробные описания обрядов, которые «являются уникальными источниками» (Чувашская энциклопедия). Хотя Магницкий не чуваш, но фрагмент из книги включён в англоязычную антологию чувашской поэзии Геннадия Айги.

Чуваш о праздниках: «Когда кончится работа, у нас каждый день праздник; а для дурака каждый день праздник; праздник бывает только, когда сваришь пиво, во время работы праздника нет. Знать нам русские праздники — мы не русские, мы по дедовым обычаям живем» (с. 36-37). Опровергается самоубийство как способ мести, о котором писала А. Фукс, потом Сбоев (сухая беда) (с. 123-126). Этот выдуманный обычай стал «характеристическою особенностью» чувашей и в науке, и в литературе (с. 123-124). Тут нужно помнить, что автор работал судебным следователем и изучал обычное право чувашей. Народная медицина: оспу лечат «разведенным в воде калом от жеребят... <...> Кало собственно выжимается и соком от жеребячьего кала поят, умывают младенцев»; «Золотушным намазывают голову маслом и затем призывают собаку облизывать ее» (с. 138). Спор с Тэйлором/Тайлором, книга которого вышла только за десять лет до того: «Факты погребальных обрядов чуваш и черемис, приведенные в исследовании Тэйлора «Первобытная культура», сомнительны» (с. 166). Фольклорные записи, сделанные Спиридоном Михайловым, ошибочно приписываются некоему священнику (с. 237, сноска). В книге публикуется «Очерк религиозных верований чуваш» священника Василия Смелова, где приводится предание о корове, которая съела чувашскую книгу (с. 245-246). «По верованию чуваш, на земле 77 народов, 77 языков и 77 вер» (с. 245). В конце небольшой список слов, которые не вошли в словарь Золотницкого.

* * *

Понятно, что исследователи ошибались, наклеивая на всех чувашей ярлычки с просто оскорбительными или оскорбительно-умилительными характеристиками.

Исследователи, которые писали о «робости» чувашей, забывали об участии чувашей в восстаниях Разина и Пугачёва. Через два года после выхода книги А. Фукс случилось Акрамовское восстание — боевые столкновения нескольких тысяч плохо вооружённых чувашей и марийцев с несколькими сотнями солдат и казаков. Во время Первой революции ученики Симбирской чувашской школы Ивана Яковлева устроили митинг с вывешиванием красного флага и пением революционных песен. Чуваши шли в революционные партии, становились эсерами, большевиками, меньшевиками. Среди них были члены Учредительного собрания, создатели чувашских политических организаций (Чувашское национальное общество, Чувашский союз женщин), руководители созданной в 1921 году Чувашской автономной области.

Исследователи ошибались и насчёт природной «тупости» чувашей. В год издания книги Миллера, который сомневался, что чувашей можно обучить «российскому языку», Никита Бичурин, сын чувашского священника, уже учился в Казанской семинарии. Пройдёт несколько десятков лет, и сыновья чувашских крестьян и священников образуют чувашскую интеллигенцию, которая поначалу будет писать на русском языке. Когда Иван Яковлев, сын чувашского крестьянина, создаст письменность, то появятся стихи, рассказы, пьесы на чувашском языке.

Конечно, не стоит обвинять Миллера и других исследователей в каком-то особом расизме. Это был обычный расизм, не выше среднего уровня. Только эти расисты всё равно почему-то ехали к «тупым и робким дикарям», старались изучить их язык, быт, мифологию. Они делали это ради карьеры и денег? Наверняка, но ведь были менее хлопотные способы обеспечить карьеру. Всё-таки их привело на берега Волги обычное человеческое любопытство. Такое же любопытство за тысячу лет до того привело в эти места арабского посла Ахмеда ибн Фадлана. Желание узнать что-то и рассказать другим.

Часть 2. Первый чувашский этнограф и писатель

С. Михайлов. Собрание сочинений. — Чебоксары, 2004.

Спиридон Михайлов (1821–1861) — настоящий чувашский self-made man. Сын крестьянина, самостоятельно выучил русскую грамоту, работал писарем в полиции, переводчиком в суде. Писал исторические и этнографические очерки, собирал чувашский фольклор, избран членом-сотрудником Императорского русского географического общества, награждён серебряной медалью ИРГО. Чувашская энциклопедия называет его «зачинатель чуваш. гуманитарной науки и художествен. литературы». До Михайлова был Никита Бичурин — первый великий учёный-гуманитарий из чувашей. Но он был сын священника, ему было легче получить образование, легче заниматься наукой. Бичурин изучал далёкий Китай, а чувашскую тему не трогал. Михайлова поощряли редакторы «Казанских губернских ведомостей» — сначала Артемьев, потом Илья Березин. Березин издал книгу Михайлова «Чувашские разговоры и сказки» (1953). Позднее Михайлов пытался, но не смог издать собрание сочинений. Первое его собрание сочинений вышло в 1972 году. Фрагмент очерка «Чувашские свадьбы» с песней невесты включён в англоязычную антологию чувашской поэзии Геннадия Айги.

Автобиография

Отношение к грамоте у человека, выросшего среди неграмотных: «Книги мне казались боже­ством, а буквы в них драгоценностью»; «Будучи еще только пяти лет, я плакал, чтобы отец отвез меня в город учиться грамоте...» (с. 25); «отдали меня учиться писать к одному молодому мещанину, служивше­му писцом в городовом магистрате, но он мною мало за­нимался... так что я должен был учиться письму сам собою» (с. 26). Автобиография, как воспоминания Ивана Яковлева, подтверждает стереотипы, известные из классической литературы, и опровергает их. Мальчик из крестьянской семьи стремится к грамоте, к просвещению — и добивается своего. Но финал, о котором можно узнать из комментариев, всё-таки стереотипен: «он лег спать дома довольно выпивши, а к утру скончался» (с. 442). Не последний талантливый человек из народа, который рано умер по такой причине.

Статьи, рассказы, фольклорные записи, письма

Начинает карьеру писателя со статей в духе православия-самодержавия-народности — о приезде Павла в Козьмодемьянск, о почтении одного крестьянина к Николаю, об обретении иконы в родном селе. Первая статья посвящается «гражданам Козьмодемьянска, как знак уважения и благодарности моей к ним за то, что они меня — финна — возвысили на степень человека русско­го...» (с. 42). Вторую и третью статьи даже не напечатали — видимо, из-за банальности темы. Вторая статья заканчивается стихами, от авторства которых Михайлов отрекается в письме редактору (с. 422):

«Страна Запада просвещенна!
Мы, финны, не видим тебя:
У нас в очах одна Русь священна;
Влекущая к царю любя.
Вы громкого сыны Запада!
Воззрите же, как русский мужик
Любит Христа Господа
И земных своих владык...» (с. 44).

Потом начинается история и этнография чувашей, марийцев, русских раскольников, география и статистика родного края. «Благоразумнейшие» из чувашей знают «о смешении языков, коих насчитывают во всем мире до 77, и в числе сих 77 почитают главными 6: татарский, чувашский, че­ремисский, мордовский, калмыцкий и русский, прочие же языки считают или отдаленными, или не стоящими внимания» (с. 50). «На вопрос, откуда они, чуваши, пришли», отвечают, «что они пришли из-за черного моря и из-за дальних гор» (с. 53). «Древ­ним своим предком они считают какого-то Чуваша» (с. 53). Песня невесты — не оригинальная песня, а стихотворение по мотивам, написанное 4-ст. ямбом с рифмой:

«О ты, Юнга, родной мой край,
Где колыбель меня прияла,
Лью слезы, говоря: прощай!
Я сиротой печальной стала.

Прощай, страна моих отцов,
Прощайте, дни мои младые!
К тебе я сохраню любовь,
В пределы удалясь чужие.

Мой конь не всю меня увлек:
Здесь я часть жизни оставляю,
Прими, прими ее навек,
Тебе в дань сердце обрекаю!» (с. 82).

Деревенское детство: «Самым лако­мым кушаньем у ребят считаются сыры... и яйца»; «Отцы, когда бывают на базарах, привозят оттуда ма­леньким детям калачей, а богатые и пряничков» (с. 94); «От 10 лет мальчики у чуваш начинают плести лапти и боронить, а 14 и 15 лет выезжают и пахать»; «Девки лет 12 помогают матери в рукоделии, вышивают для рубах вороты..., а с 15 лет начинают и ткать хол­сты» (с. 96). Упоминание поговорки о корове, которая съела чувашскую книгу: «Известно, что чуваши живут хуже татар, имеющих свою грамоту; но я не знаю, как прежде живали сами татары: лучше ли, хуже ли нынешних чуваш, у которых, по их выражению, грамоту съела корова?» (с. 102). Происхождение чувашей (весьма разумно на фоне многовековых споров): «чуваши происходят от разных племен, так же как и все народы царства Болгарского: конечно, в них есть и бол­гары, и финны, и монголы, но отличились они уже после падения древнего царства Болгарского от грозной орды монголов, падения, сопровождавшегося кровопролитием; тогда они стали самыми беднейшими жителями, утра­тив первоначальное свое могущество» (с. 110). В Козьмодемьянске «в половине августа (1836) ночью видно было северное сияние, имев­шее вид огненных столбов, беспрестанно движущихся» (с. 117). Тут можно вспомнить о том, как Ахмед ибн Фадлан во время путешествия в Волжскую Булгарию видел сражение в небе, что трактуется как северное сияние.

В отдельной статье, отправленной в Географическое общество под грифом «секретно», опровергается самоубийство как способ мести, о котором писала А. Фукс, потом Сбоев (сухая беда) (с. 172-186). Истинные причины самоубийств: «чуваши не имеют явного понятия о христианской ре­лигии, весьма суеверны» и «предпоставленные власти дурно управляют чувашским народом» (с. 175). В суеверности чувашей виноваты и собственные колдуны, и духовенство: «Если бы духовенство вообще старалось внушать им истины евангельские и самих себя удерживать от неприличных с ними обращений, то давно бы чуваши... перестали бросаться на самоубийство» (с. 176-177). В дурном управлении виноваты, конечно, «волостные и сельские начальники», не выше (с. 180). Приводятся многочисленные примеры дурного управления, среди которых можно найти и протосюжеты поэмы Константина Иванова «Нарспи». «Одна женка частовременно претерпевала от мужа своего побои и неоднократно жаловалась на него в сель­ской расправе, но никакой защиты не получала... Наконец она, не вынося жестоких побой и не видя правосудия, удавилась в полевых воротах» (с. 179). «Чувашин имел любовную связь с русскою женщиною и потому жену свою не любил, часто ее бил и запирал. Однажды, осенью, поколотивши он порядочно жену свою, запер ее в амбарушке, а сам ушел на гумно молотить. К обеду пришедши домой и отперев амбаруш­ку, находит жену свою мертвою. Устрашенный этим, муж придумал, во избежание ответственности, мертвую жену свою повесить в той же амбарушке, для предлога, будто бы она сама удавилась» (с. 180). Самоубийство как способ мести (сухая беда) — выдуманный обычай, о котором впервые написала А. Фукс в 1840 году. Её сообщение было некритически принято Сенковским, подтверждено Сбоевым, потом Далем, Мельниковым-Печерским и др. Статья Михайлова с опровержением не была предназначена для печати и пролежала в архиве до 2003 года. Только Магницкий в 1881 году открыто выступил с опровержением.

Чебоксары названы «единственной резиден­цией всех чуваш здешнего края» (с. 196). «У чуваш есть поговорка в похвалу городу Чебоксарам: «Куська [Козьмодемьянск] корот — не корот, Чабаксар корот так корот» (с. 196, сноска). Идеи Ивана Яковлева, для которых ещё не пришло время: «Полезнее бы было образовывать чувашлят духовно­ нравственным образом: кроме чтения и писания, препо­давать им церковные правила, дабы они лучше могли понимать о христианской религии, и притом учить их цер­ковному чтению и пению. <...> В этих центральных училищах можно было бы преподавать наук и более того, сколько ныне преподается в обыкно­венных приходских училищах. <...> Я уверен, что много найдется между чувашами охотников учиться грамоте, если только дадут им хорошее направление» (с. 201). Примечание редакции к одной из статей: автор — «первый образованный, с европейским взглядом на вещи человек из этого племени, в которое едва только еще проникают первые лучи гражданственности» (с. 250). Достоинство раскольников: «Вообще между раскольниками грамотность более развита, нежели между цер­ковными христианами. Они учат грамоте не токмо маль­чиков, но и девочек» (с. 273). Недостаток раскольников: не делают прививки от оспы, «считая привива­ние оспы на руках младенцев за антихристовы печати... По таким понятиям о ме­дицине больные у них нередко умирают преждевременно» (с. 275). Народная память о Пугачёве: «Пугачевский бунт доселе памятен старожилам, а чува­ши и черемисы даже ведут от него свое летосчисление: старики их от пугачевщины считают свои года и опреде­ляют хронологию разных народных событий» (с. 361). Анекдоты о глупых вятчанах, которые напоминают античные анекдоты о глупых беотийцах, средневековые английские анекдоты о глупых готэмцах и т. п. (с. 374-377). Записи песен и пословиц (с. 377-381), сказок, загадок, прибауток (394-408) на чувашском и русском. Песня про чижика (в оригинале — синица) с «изъяснением сей песни»:

«Постой, чижик!
Куда ты летишь?
Конопляное семечко клевать лечу.
А как хозяин увидит?
На вершину елки поспешу.
А туда улетевши,
Чем будешь питаться?
Еловые шишки там буду по­едать.
А если они в горле засядут?
Оттуда их вытащу.
А если кровь пойдет?
Пойду на реку да вымоюсь.
А если там озябнешь?
Раскладу огня да нагреюсь.
А если от жару нога сгорит?
В кузницу пойду да наварю.
А если кузнеца дома не най­дешь?
Тогда на одной ноге стану прыгать.

Чижик, повадившийся в коно­пель, есть человек, находящий удовольствие в любов­ных связях.
Хозяин есть лишаемый чести семейной.
На елку улетание — скрытие в лес.
Питание шишками — лесны­ми травами питание.
Выцарапывание из горла — выкидывание изо рта.
Омовение в воде — спасение от бога.
Озябание — отвержение бо­гом.
Согревание у огня — призре­ние добрыми.
Сгорение ноги — брошение людьми.
Наварение ноги — наем в работники.
Отсутствие кузнеца — непри­нятие в работу.
Скакание на одной ноге — крайняя бедность и проше­ние милостыни» (с. 377-378).

Сценки — разговоры на бытовые темы на чувашском и русском (с. 381-393) — первые художественные произведения на чувашском? «Слово «Васьки» у чуваш заменяет наше русское «молодцы» (с. 385, сноска) — см. у Сбоева о прозвище чувашей Василий Иваныч. Письмо Артемьеву после первой публикации: «Здесь пылающее сердце мое заговорило мне: не бойся отныне, финн, теперь ты не презренный, не бой­ся, чуваш» (с. 415). Письмо Артемьеву: «я в этом случае не ищу славы, до которой я далек; но вся моя мысль и все мои желания клонют к тому, чтобы несколько своих единоплеменцев повлечь за собою. Будет уже жить им в невежестве!» (с. 421). Письмо в Географическое общество: «Сверх того нужно мне иметь сведение: по какому по­воду называется «Чувашью» гора, находящаяся в Сибири (вероятно, в пределах Тобольской губернии) на берегу реки Иртыша, где воевал Ермак» (с. 426). Письмо Погодину: «Теперь трудно ломать натуру, да и не должно мне переменять жизнь свою, когда из миллиона чуваш и черемис я первый еще писатель в России. Следует и из них кому-нибудь писать для общей пользы» (с. 437).

* * *

Эта книга, начиная с предисловия и автобиографии, заканчивая письмами и комментариями, читается как увлекательный документальный роман. Роман о судьбе человека из народа, который стремился к чему-то высшему, к грамоте, к просвещению. Он напоминает известные романы «Джуд Незаметный» Томаса Гарди и «Мартин Иден» Джека Лондона. Михайлову хватило усилий, чтобы самому стать заметным, но его идеи просвещения чувашей остались только идеями. У него и не было талантов педагога и организатора, чтобы осуществить эти идеи.

Через десять лет после смерти Михайлова Иван Яковлев начнёт создавать и чувашскую письменность, и систему обучения для чувашей на родном языке, что приведёт к общественному перевороту. Есть сомнения, что Михайлов стал бы соратником Яковлева. Михайлов был носителем верхового диалекта и писал русскими буквами на верховом диалекте. Яковлев был носителем низового диалекта и создал чувашский литературный язык на основе низового диалекта. Впрочем, это не умаляет заслуг двух великих современников, двух крестьянских сыновей, двух людей Просвещения, каких больше нет и не будет.