![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
dzatochnikК. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского Б. Иринина под ред. А. Твардовского. — Чебоксары, 1948.
К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского П. Хузангая. — Чебоксары, 1968.
К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского А. Смолина. — Чебоксары, 2001.
Константин Иванов (1890-1915) — классик чувашской поэзии. Он и чувашский Пушкин, и чувашский Лермонтов, и чувашский Некрасов. Чувашский Пушкин — потому что он главный национальный поэт, создатель национальной литературы. В чувашской поэзии он занимает то же место, что в других поэзиях занимают Данте, Гёте, Пушкин, Мицкевич, Шевченко, Уитмен. Чувашский Лермонтов — потому что у него образцовая биография поэта-романтика. В ней есть преследование со стороны властей — его выгнали из учительской школы за участие в революции. В ней есть ранняя смерть — в двадцать пять лет от туберкулёза. Чувашский Некрасов — потому что он обращался за вдохновением к жизни народа, писал о страданиях народа и призывал народ к борьбе.
Его главное сочинение — поэма «Нарспи». Сюжет вроде бы самый распространённый — история несчастных влюблённых с трагическим финалом. Здесь автор, как положено поэту-романтику, восхищается традиционным образом жизни чувашей, восторженно описывает их будни и праздники. Здесь же автор, как положено прогрессисту того времени, осуждает этот образ жизни, социальное неравенство, насилие над личностью. Поэма поражает своей актуальностью, особенно в том, что касается положения женщины. Героиня выходит замуж, подвергается избиениям и в отчаянии убивает своего мужа. Добрые соседи прекрасно обо всём осведомлены, но молчаливо наблюдают, а потом ужасаются. Это не Тристан и Изольда, не Ромео и Джульетта, это как будто случай из современной уголовной хроники. Финал совершенно неожиданный, потому что вроде бы не вытекает из предыдущих событий. В то же время ожидаемый — все герои наказаны Роком, потому что все в чём-то виноваты. Впрочем, тут может быть масса интерпретаций...
Поэма написана силлабическим семисложником. Поскольку народная чувашская поэзия — силлабическая, то и чувашские поэты того времени тоже использовали силлабику. Существует с десяток переводов поэмы на русский язык, но мне не попался ни один перевод, где сохранён размер подлинника. Переводы Иринина, Хузангая, Смолина сделаны четырёхстопным хореем, размером «Калевалы» и «Песни о Гайавате». Но здесь есть рифма. Поэма разбита на строфы по двадцать строк, каждая из которых распадается на четверостишия. Схема рифмовки в четверостишиях бессистемна, то есть никакой «строфы Нарспи» по аналогии с онегинской строфой не возникает. Используются все возможные схемы рифмовки с преобладанием АБВБ и АБАБ (по подсчётам О. Владимировой из Чувашского госуниверситета). В переводах не сохранена и схема рифмовки: у Иринина и Смолина сплошь АБАБ, у Хузангая сплошь АБВБ. Это следование традициям русского перевода, когда всё, что написано тоникой и силлабикой, переводилось силлабо-тоникой, гладенькими ямбами и хореями.
Получается, за сто лет главное сочинение главного чувашского поэта так и не было адекватно переведено на русский язык. В Чувашии молятся на автора, называют в его честь улицы и театры, проводят конференции, но сделать нормальный перевод не могут. В этом смысле поэма стоит в одном ряду с другими классическими сочинениями — «Романом о Лисе», «Романом о Розе», «Песнью о Роланде», «Песнью о Нибелунгах», «Лузиадами» Камоэнса, «Дзядами» Мицкевича, да и с той же «Калевалой». Чтобы понять, как действительно звучит «Нарспи», нужно хотя бы изучить чувашскую фонетику. А чтобы свободно прочитать в оригинале, нужно приложить столько сил, сколько у меня не найдется.
Чувашская поэзия испытала настолько сильное влияние русской поэзии, что даже — после К. Иванова — перешла на силлабо-тонику. Влияние же чувашской поэзии на русскую поэзию нулевое — ей не интересовались ни традиционалисты, ни авангардисты. Даже когда чувашский поэт Геннадий Айги, перешедший на русский, стал широко известен в узких кругах, это не вызвало появление интереса к чувашской поэзии вообще. За пределами Чувашии К. Иванов и поэма «Нарспи» неизвестны даже людям, которые интересуются литературой. Поэма в оригинале и в переводе на русский публикуется только в Чебоксарах, научные труды о поэме публикуются только в Чебоксарах, оперы и мюзиклы по мотивам поэмы ставятся только в Чебоксарах. К. Иванов — поэт мирового уровня и одновременно поэт провинциального масштаба, «местночтимый святой». Кто виноват в этом двусмысленном положении и что делать для его исправления, непонятно. (В таком же двусмысленном положении находится и чувашский язык.)
К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского П. Хузангая. — Чебоксары, 1968.
К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского А. Смолина. — Чебоксары, 2001.
Константин Иванов (1890-1915) — классик чувашской поэзии. Он и чувашский Пушкин, и чувашский Лермонтов, и чувашский Некрасов. Чувашский Пушкин — потому что он главный национальный поэт, создатель национальной литературы. В чувашской поэзии он занимает то же место, что в других поэзиях занимают Данте, Гёте, Пушкин, Мицкевич, Шевченко, Уитмен. Чувашский Лермонтов — потому что у него образцовая биография поэта-романтика. В ней есть преследование со стороны властей — его выгнали из учительской школы за участие в революции. В ней есть ранняя смерть — в двадцать пять лет от туберкулёза. Чувашский Некрасов — потому что он обращался за вдохновением к жизни народа, писал о страданиях народа и призывал народ к борьбе.
Его главное сочинение — поэма «Нарспи». Сюжет вроде бы самый распространённый — история несчастных влюблённых с трагическим финалом. Здесь автор, как положено поэту-романтику, восхищается традиционным образом жизни чувашей, восторженно описывает их будни и праздники. Здесь же автор, как положено прогрессисту того времени, осуждает этот образ жизни, социальное неравенство, насилие над личностью. Поэма поражает своей актуальностью, особенно в том, что касается положения женщины. Героиня выходит замуж, подвергается избиениям и в отчаянии убивает своего мужа. Добрые соседи прекрасно обо всём осведомлены, но молчаливо наблюдают, а потом ужасаются. Это не Тристан и Изольда, не Ромео и Джульетта, это как будто случай из современной уголовной хроники. Финал совершенно неожиданный, потому что вроде бы не вытекает из предыдущих событий. В то же время ожидаемый — все герои наказаны Роком, потому что все в чём-то виноваты. Впрочем, тут может быть масса интерпретаций...
Поэма написана силлабическим семисложником. Поскольку народная чувашская поэзия — силлабическая, то и чувашские поэты того времени тоже использовали силлабику. Существует с десяток переводов поэмы на русский язык, но мне не попался ни один перевод, где сохранён размер подлинника. Переводы Иринина, Хузангая, Смолина сделаны четырёхстопным хореем, размером «Калевалы» и «Песни о Гайавате». Но здесь есть рифма. Поэма разбита на строфы по двадцать строк, каждая из которых распадается на четверостишия. Схема рифмовки в четверостишиях бессистемна, то есть никакой «строфы Нарспи» по аналогии с онегинской строфой не возникает. Используются все возможные схемы рифмовки с преобладанием АБВБ и АБАБ (по подсчётам О. Владимировой из Чувашского госуниверситета). В переводах не сохранена и схема рифмовки: у Иринина и Смолина сплошь АБАБ, у Хузангая сплошь АБВБ. Это следование традициям русского перевода, когда всё, что написано тоникой и силлабикой, переводилось силлабо-тоникой, гладенькими ямбами и хореями.
Получается, за сто лет главное сочинение главного чувашского поэта так и не было адекватно переведено на русский язык. В Чувашии молятся на автора, называют в его честь улицы и театры, проводят конференции, но сделать нормальный перевод не могут. В этом смысле поэма стоит в одном ряду с другими классическими сочинениями — «Романом о Лисе», «Романом о Розе», «Песнью о Роланде», «Песнью о Нибелунгах», «Лузиадами» Камоэнса, «Дзядами» Мицкевича, да и с той же «Калевалой». Чтобы понять, как действительно звучит «Нарспи», нужно хотя бы изучить чувашскую фонетику. А чтобы свободно прочитать в оригинале, нужно приложить столько сил, сколько у меня не найдется.
Чувашская поэзия испытала настолько сильное влияние русской поэзии, что даже — после К. Иванова — перешла на силлабо-тонику. Влияние же чувашской поэзии на русскую поэзию нулевое — ей не интересовались ни традиционалисты, ни авангардисты. Даже когда чувашский поэт Геннадий Айги, перешедший на русский, стал широко известен в узких кругах, это не вызвало появление интереса к чувашской поэзии вообще. За пределами Чувашии К. Иванов и поэма «Нарспи» неизвестны даже людям, которые интересуются литературой. Поэма в оригинале и в переводе на русский публикуется только в Чебоксарах, научные труды о поэме публикуются только в Чебоксарах, оперы и мюзиклы по мотивам поэмы ставятся только в Чебоксарах. К. Иванов — поэт мирового уровня и одновременно поэт провинциального масштаба, «местночтимый святой». Кто виноват в этом двусмысленном положении и что делать для его исправления, непонятно. (В таком же двусмысленном положении находится и чувашский язык.)