![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Л. Кэрролл. Алиса в Стране чудес. Алиса в Зазеркалье / Комм. М. Гарднера, пер. Н. Демуровой. -- М., 1978. -- (Литературные памятники).
Наконец-то прочитал. В детстве мне бы наверняка не понравился этот полный вариант. Рыхлая композиция, бесконечные разговоры с игрой слов напоминают «Дон Кихота» и «Гаргантюа и Пантагрюэля». Для главной героини её приключения — нелёгкое испытание: она не только смеётся над глупостью других персонажей, но и переживает неприятные эмоции, боится, плачет. Обитатели волшебных стран постоянно её оскорбляют, при этом сами же обижаются на любое её слово. Как отмечает комментатор, единственный персонаж, который разговаривает с Алисой вежливо и хочет ей помочь, — это Белый Рыцарь, альтер-эго автора.
Послесловие Демуровой и комментарии Гарднера — тоже памятники эпохи. У Демуровой все модные в 1970-х годах имена: Пропп с морфологией сказки, Бахтин с карнавалом, Тынянов с теорией пародии, упоминается Хойзинга. У Гарднера связь с естественнонаучными концепциями 20-го века. Оба отвергают психоаналитические толкования.
Наконец-то прочитал. В детстве мне бы наверняка не понравился этот полный вариант. Рыхлая композиция, бесконечные разговоры с игрой слов напоминают «Дон Кихота» и «Гаргантюа и Пантагрюэля». Для главной героини её приключения — нелёгкое испытание: она не только смеётся над глупостью других персонажей, но и переживает неприятные эмоции, боится, плачет. Обитатели волшебных стран постоянно её оскорбляют, при этом сами же обижаются на любое её слово. Как отмечает комментатор, единственный персонаж, который разговаривает с Алисой вежливо и хочет ей помочь, — это Белый Рыцарь, альтер-эго автора.
Послесловие Демуровой и комментарии Гарднера — тоже памятники эпохи. У Демуровой все модные в 1970-х годах имена: Пропп с морфологией сказки, Бахтин с карнавалом, Тынянов с теорией пародии, упоминается Хойзинга. У Гарднера связь с естественнонаучными концепциями 20-го века. Оба отвергают психоаналитические толкования.
«— Что толку в книжке, — подумала Алиса, — если в ней нет ни картинок, ни разговоров?» («Алиса в Стране чудес», с. 11).
«В словах Болванщика как будто не было смысла, хоть каждое слово в отдельности и было понятно» («Алиса в Стране чудес», с. 60).
«— Очень милые стишки, — сказала Алиса задумчиво, — но понять их не так-то легко.
(Знаешь, ей даже самой себе не хотелось признаться, что она ничего не поняла.)
— Наводят на всякие мысли — хоть я и не знаю, на какие... Одно ясно: кто-то кого-то здесь убил... А, впрочем, может и нет...» («Алиса в Зазеркалье», с. 128).
«— Только здесь очень одиноко! — с грустью промолвила Алиса. Стоило ей подумать о собственном одиночестве, как две крупные слезы покатились у нее по щекам.
— Ах, умоляю тебя, не надо! — закричала Королева, в отчаянии ломая руки. — Подумай о том, какая ты умница! Подумай о том, сколько ты сегодня прошла! Подумай о том, который теперь час! Подумай о чем угодно — только не плачь!
Тут Алиса не выдержала и рассмеялась сквозь слезы.
— Разве, когда думаешь, не плачешь? — спросила она.
— Конечно, нет, — решительно отвечала Королева. — Ведь невозможно делать две вещи сразу!» («Алиса в Зазеркалье», с. 164).
«— Семь лет и шесть месяцев, — повторил задумчиво Шалтай. — Какой неудобный возраст! Если б ты со мной посоветовалась, я бы тебе сказал: «Остановись на семи!» Но сейчас уже поздно.
— Я никогда ни с кем не советуюсь, расти мне или нет, — возмущенно сказала Алиса.
— Что, гордость не позволяет? — поинтересовался Шалтай.
Алиса еще больше возмутилась.
— Ведь это от меня не зависит, — сказала она. — Все растут! Не могу же я одна не расти!
— Одна, возможно, и не можешь, — сказал Шалтай. — Но вдвоем уже гораздо проще. Позвала бы кого-нибудь на помощь — и прикончила б все это дело к семи годам!» («Алиса в Зазеркалье», с. 174). — Комментарий Гарднера: «Неоднократно указывалось, что это самый тонкий, мрачный и трудноуловимый софизм из всех, которыми изобилуют обе книги. Немудрено, что Алиса, не пропустившая намека, тут же меняет разговор» (с. 174).
«В словах Болванщика как будто не было смысла, хоть каждое слово в отдельности и было понятно» («Алиса в Стране чудес», с. 60).
«— Очень милые стишки, — сказала Алиса задумчиво, — но понять их не так-то легко.
(Знаешь, ей даже самой себе не хотелось признаться, что она ничего не поняла.)
— Наводят на всякие мысли — хоть я и не знаю, на какие... Одно ясно: кто-то кого-то здесь убил... А, впрочем, может и нет...» («Алиса в Зазеркалье», с. 128).
«— Только здесь очень одиноко! — с грустью промолвила Алиса. Стоило ей подумать о собственном одиночестве, как две крупные слезы покатились у нее по щекам.
— Ах, умоляю тебя, не надо! — закричала Королева, в отчаянии ломая руки. — Подумай о том, какая ты умница! Подумай о том, сколько ты сегодня прошла! Подумай о том, который теперь час! Подумай о чем угодно — только не плачь!
Тут Алиса не выдержала и рассмеялась сквозь слезы.
— Разве, когда думаешь, не плачешь? — спросила она.
— Конечно, нет, — решительно отвечала Королева. — Ведь невозможно делать две вещи сразу!» («Алиса в Зазеркалье», с. 164).
«— Семь лет и шесть месяцев, — повторил задумчиво Шалтай. — Какой неудобный возраст! Если б ты со мной посоветовалась, я бы тебе сказал: «Остановись на семи!» Но сейчас уже поздно.
— Я никогда ни с кем не советуюсь, расти мне или нет, — возмущенно сказала Алиса.
— Что, гордость не позволяет? — поинтересовался Шалтай.
Алиса еще больше возмутилась.
— Ведь это от меня не зависит, — сказала она. — Все растут! Не могу же я одна не расти!
— Одна, возможно, и не можешь, — сказал Шалтай. — Но вдвоем уже гораздо проще. Позвала бы кого-нибудь на помощь — и прикончила б все это дело к семи годам!» («Алиса в Зазеркалье», с. 174). — Комментарий Гарднера: «Неоднократно указывалось, что это самый тонкий, мрачный и трудноуловимый софизм из всех, которыми изобилуют обе книги. Немудрено, что Алиса, не пропустившая намека, тут же меняет разговор» (с. 174).