dzatochnik | Entries tagged with булгаков михаил

М. Булгаков. Мастер и Маргарита // М. Булгаков. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5. Мастер и Маргарита. Письма. — М., 1990.

Читал несколько раз в школе и называл любимой книгой. Потом долго не перечитывал и перестал называть любимой книгой. Хотел перечитать в собрании сочинений, но до собрания сочинений не доберусь. Перечитал сейчас: сначала немного раздражало, потом втянулся. Магия, конечно, отчасти пропала. Воланд не восхищает, проделки Коровьева и Бегемота не так веселят, любовь мастера и Маргариты не так умиляет, но всё так же впечатляет история Пилата и Иешуа. Любопытно, что помню почти весь сюжет, почти всех персонажей, а ведь обычно от давно прочитанных книг в памяти мало что остаётся.

Я бы теперь предпочёл, чтобы линия Воланда развивалась иначе. Чтобы не было так ясно, что перед нами дьявол. Чтобы персонажи и читатели только строили догадки. Никакой очевидной фантастики — полёт на метле, ожившие мертвецы и т. д. Просто некая могущественная персона с помощниками — как главный герой «Парижских тайн», или главный герой рассказов о принце Флоризеле, или Хулио Хуренито с элементами Остапа Бендера.

Линия Пилата и Иешуа. Психологизация евангельской истории без уверенности в том, что Иешуа — это бог. По крайней мере, в самих ершалаимских главах нет такой уверенности. Вот так же и надо было показывать дьявола в московских главах. Потом, в других главах, уже ясно намекают, что Иешуа — это бог.

В сюжете есть элементы и фантастические, и детективно-авантюрные. Автор, как и другие писатели 20-х годов, не чурался «низких» жанров, а действовал по принципу «crose the border, close the gap». Это, видимо, одна из причин такой популярности романа с 60-х годов и до нашего времени.

Манера повествования: разная в разных сюжетных линиях. В московской линии — субъективный автор-рассказчик. Его нет среди персонажей, но он находится внутри описываемого мира. Его знания одновременно неограничены и ограничены: он может читать мысли всех персонажей и может чего-то не знать о действиях персонажей. В ершалаимской линии — объективный автор-повествователь, который находится вне описываемого мира, как в романах Толстого. Стиль тоже разный, в зависимости от манеры. В московской линии — то иронический стиль советской прозы 1920-х годов, то выспренний стиль романтизма. В ершалаимской линии — лаконичный стиль с минимумом украшательств.

Необычные слова и обороты: «первым долгом» вместо «первым делом», «несусветимое» вместо «несусветное». В этом издании в первом предложении нет слова «небывало»: «В час жаркого весеннего заката...»

«— В числе прочего я говорил, — рассказывал арестант, — что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть.

— Далее!

— Далее ничего не было, — сказал арестант, — тут вбежали люди, стали вязать меня и повели в тюрьму» (с. 32).

Посмотрел 15 постановок А. Эфроса. Режиссёрский стиль в большинстве постановок Эфроса очевиден. Он отчасти заметен уже в первых трёх фильмах и дальше почти во всех постановках. Актёры играют в особой манере, как бы приглушая эмоции. Они говорят негромко, иногда почти шёпотом, но это не значит, что эмоции отсутствуют. В фильмах и фильмах-спектаклях часто крупные и сверхкрупные планы. Декорации и костюмы часто не важны. Комические сцены, в основном, не комичны. Экшн, в основном, удаляется или смягчается. Эти постановки более современные, чем большинство современных спектаклей. Хотя я очень не представляю, как они выглядели на сцене, ведь на сцене нельзя говорить шёпотом, и на сцене нет крупных планов. Я видел только две записи живых спектаклей: «Дальше — тишина» — обычный спектакль, в котором не заметен режиссёрский стиль, а «Буря» — это эксперимент, попытка совсем другой формы. Видимо, близки к театральным постановкам также «Месяц в деревне», «Ромео и Джульетта», «Тартюф». Но всё равно театральные постановки Эфроса оценить трудно, а вот экранные постановки — просто отличные. Эфросу надо было снимать больше фильмов, тогда бы он был в ряду с величайшими кинорежиссёрами той эпохи. (В скобках оценка: 1 — плохо; 2 — хорошо, но пересматривать не буду; 3 — отлично, буду пересматривать.) ( Read more... )

«Мольер» в Драмтеатре, реж. А. Баргман, по пьесе М. Булгакова.

Постановка пьесы о Мольере, которую как бы ставит сам Мольер — сам о себе. Жаль, что этот ход не раскрыт полностью, а показан только в начале и в конце. Здесь используется тот же приём, что и в других спектаклях: финальная сцена не показывается, а описывается одним из персонажей. Он есть в «Ветре в тополях» (ключевая сцена со статуей собаки!), «Трёх товарищах» (смерть Патриции), «Мольере» (смерть Мольера на сцене). У меня есть сомнения, что это хороший приём, тем более если он так часто повторяется. Баргман ставит хорошие, но обычные спектакли, а «С любимыми не расставайтесь» — очевидное исключение. Но всё равно буду ждать следующей постановки Баргмана и надеяться на чудо.

"Литературное наследство. Михаил Афанасьевич Булгаков" (1-я часть, 2-я часть) 1978 года и "Мастер" (1-я часть, 2-я часть) 1987 года. Первую ведёт Константин Симонов, участвуют Валентин Катаев, актёр МХАТ Марк Прудкин, драматург Лев Славин. Вторую ведёт филолог Владимир Лакшин, участвуют тот же Марк Прудкин, сценарист Евгений Габрилович; Юрий Яковлев, Олег Борисов и другие актёры разыгрывают сцены из "Мастера и Маргариты" (получается, это первая, пусть и фрагментами, экранизация в нашей стране знаменитого романа?). Хотя одна передача застойная, а другая перестроечная, но содержание мало отличается. Можно говорить о пьесах, о "Белой гвардии", "Театральном романе", "Мастере и Маргарите", а о "Собачьем сердце" нельзя даже упоминать.

У Бирса в мемуарном очерке "На горе" (On a Mountain; 1909) читаем:

"Это было осенью "незапамятного года", 1861-го от Рождества Христова, а от нашей Героической Эры первого..." ("It was in the autumn of that "most immemorial year," the 1861st of our Lord, and of our Heroic Age the first...")

Сразу вспоминается знаменитое начало "Белой гвардии". Понятно, что Булгаков не мог читать малоизвестное произведение Бирса. Значит, этот приём пришёл в их головы независимо, или был общий источник?

* * *

Более очевидный случай. Дэшил Хэммет, "Кровавая жатва":

"– Теперь разбежались, – сказал я. – И не думайте, будто в Отравилле существуют законы, кроме тех, что вы установите для себя сами.

Мики заявил, что я помер бы от удивления, если бы узнал, без скольких законов он может прожить" (пер. М. Сергеевой).

Братья Стругацкие, "Стажёры":

"– Это незаконно, Алексей, – негромко сказал Юрковский.

Быков вернулся к столу и сел.

– Если бы ты знал, Владимир, – сказал он, – без скольких законов я могу обойтись в пространстве".

В цитатнике Курильского не отражено. Меж тем, АН читал Хэммета в оригинале, но читал ли он его к моменту написания "Стажёров"? Или тоже независимый ход мысли?

NB

Links

Мастер и Маргарита

Постановки Эфроса

Спектакль "Мольер"

Две передачи о Булгакове

Бирс и Булгаков; Стругацкие и Хэммет