Януш Корчак и король Матиуш (2)
Jan. 14th, 2023 08:32 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
dzatochnikJ. Korczak. Król Maciuś na wyspie bezludnej. — Warszawa, Kraków, 1923.
Название, которое отсылает к биографии Наполеона, обманчиво: пребывание главного героя на необитаемом острове занимает едва ли четверть объёма.
Ещё более мрачный сюжет, чем в первой книге. Главный герой переживает духовные кризисы, разочаровывается в детях, отказывается от власти. Неожиданный для детской книги трагический финал со смертью главного героя, причём не героической, а случайной. Больше элементов авантюрного, плутовского романа: скитания главного героя, смена занятий и имён, ложная смерть.
В первой книге у многих героев, даже основных, нет имён. Например, у четырёх королей — соседей главного героя. Во второй книге у этих героев имена так и не появляются, и они называются странными прозвищами: старый король, молодой король, грустный король, друг жёлтых королей. Зато имена почему-то даны многим эпизодическим героям, что сбивает с толку: кажется, что они будут играть более значительную роль.
Вторая книга точно в детстве бы не понравилась, а сейчас, как и первую, прочитал не без интереса. Прочитал вторую книгу на польском, а сейчас не знаю, что читать.
Название, которое отсылает к биографии Наполеона, обманчиво: пребывание главного героя на необитаемом острове занимает едва ли четверть объёма.
Ещё более мрачный сюжет, чем в первой книге. Главный герой переживает духовные кризисы, разочаровывается в детях, отказывается от власти. Неожиданный для детской книги трагический финал со смертью главного героя, причём не героической, а случайной. Больше элементов авантюрного, плутовского романа: скитания главного героя, смена занятий и имён, ложная смерть.
В первой книге у многих героев, даже основных, нет имён. Например, у четырёх королей — соседей главного героя. Во второй книге у этих героев имена так и не появляются, и они называются странными прозвищами: старый король, молодой король, грустный король, друг жёлтых королей. Зато имена почему-то даны многим эпизодическим героям, что сбивает с толку: кажется, что они будут играть более значительную роль.
Вторая книга точно в детстве бы не понравилась, а сейчас, как и первую, прочитал не без интереса. Прочитал вторую книгу на польском, а сейчас не знаю, что читать.
«— ...Jestem, proszę państwa, uczonym wychowawcą, autorem uczonych książek o dzieciach. Napisałem książkę pod nagłówkiem: „365 sposobów, żeby dzieci nie hałasowały“. Napisałem drugą książkę: „Co lepsze: czy guziki blaszane, czy rogowe?“ Trzecia moja książka pedagogiczna ma tytuł: „Chów trzody chlewnej w internatach“. Bo trzeba państwu wiedzieć, że tam, gdzie jest dużo dzieci, zostaje dużo obierzyn i pomyj. I to się nie powinno marnować. W moim internacie najbardziej chude prosiątko wyrasta na doskonałą świnkę» (s. 56-57).
«— ...Я, прошу прощения, учёный-воспитатель, автор научных книг о детях. Я написал книгу под названием «365 способов, как заставить детей не шуметь». Я написал другую книгу «Что лучше — жестяные пуговицы или роговые?» Третья моя педагогическая книга называется «Разведение свиней в интернатах». Вы видите, что там, где много детей, остаётся много очистков и помоев. И их не нужно выбрасывать. В моём интернате самый худой поросёнок вырастает в отличную свинью» (с. 56-57).
«— ...To co teraz mówimy o dzieciach, mówiono dawniej i o chłopach i robotnikach, o kobietach i żydach, i o murzynach. Jedni tacy, drudzy tacy, więc żadnych praw dawać nie można. No i daliśmy prawa. Bardzo dobrze nie jest, ale lepiej, niż było. (...) Zresztą już i dziś dzieci mają więcej praw. Bo dawniej ojciec mógł zabić dziecko, a te raz nie wolno. Jeżeli rodzice mocno biją, też nie wolno. Jeżeli nie chcą posyłać do szkoły, też nie wolno. Więc mówmy, jakie jeszcze dodać dzieciom prawa. Dzieci nie są gorsze od dorosłych» (s. 83-84).
«— ...То, что мы сейчас говорим о детях, раньше говорили о крестьянах и рабочих, о женщинах и евреях, о неграх. Одни такие, другие такие, поэтому никаких прав им давать нельзя. Ну, мы дали им права. Это не очень хорошо, но лучше, чем было. (...) Наконец уже сегодня у детей больше прав. Раньше отец мог убить ребёнка, а сейчас запрещено. Если родители сильно бьют детей, тоже запрещено. Если не хотят посылать детей в школу, тоже запрещено. Поэтому мы говорим, какие ещё права дать детям. Дети не хуже взрослых» (с. 83-84).
«Maciuś stał się filozofem, to jest człowiekiem, który o wszystkiem myśli, a nic nie robi. Filozof nie jest leniuchem, myślenie też jest pracą, nawet ciężką pracą. Człowiek zwyczajny widzi żabę, ale to go wcale nie obchodzi. A filozof myśli:
— Dlaczego Bóg stworzył żaby? Przecież im jest nieprzyjemnie.
Zwyczajny człowiek, jeżeli go ktoś zaczepi czy dokuczy, — zaczyna się złościć, bije, albo się broni; a filozof myśli:
— Dlaczego ten człowiek jest dokuczliwy i lubi zaczepiać?
Zwyczajny człowiek, jeżeli widzi, że ktoś ma coś dobrego, albo zazdrości, albo stara się mieć to samo, a filozof myśli:
— Czy może być tak, żeby każdy miał wszystko, có chce?» (s. 104).
«Матиуш стал философом, то есть человеком, который обо всём думает, но ничего не делает. Философ — не лентяй, мышление — тоже работа, даже тяжёлая работа. Обычный человек видит лягушку, и ему всё равно. А философ думает:
— Почему бог создал лягушку? Ведь они такие неприятные.
Обычный человек, если его кто-то заденет или ему кто-то надоедает, начинает злиться, драться или защищаться; а философ думает:
— Почему этот человек такой надоедливый и так любит задевать других?
Обычный человек, если видит, что у кого-то много хорошего, или завидует, или старается иметь то же самое, а философ думает:
— Разве не может быть так, чтобы каждый имел всё, что хочет?» (с. 104).
«— ...Nie jesteśmy najlepsi, to prawda, a i najgorszym należy się sprawiedliwość» (s. 210).
«— ...Мы не самые лучшие, это правда, но и самым худшим полагается справедливость» (с. 210).
«— ...Я, прошу прощения, учёный-воспитатель, автор научных книг о детях. Я написал книгу под названием «365 способов, как заставить детей не шуметь». Я написал другую книгу «Что лучше — жестяные пуговицы или роговые?» Третья моя педагогическая книга называется «Разведение свиней в интернатах». Вы видите, что там, где много детей, остаётся много очистков и помоев. И их не нужно выбрасывать. В моём интернате самый худой поросёнок вырастает в отличную свинью» (с. 56-57).
«— ...To co teraz mówimy o dzieciach, mówiono dawniej i o chłopach i robotnikach, o kobietach i żydach, i o murzynach. Jedni tacy, drudzy tacy, więc żadnych praw dawać nie można. No i daliśmy prawa. Bardzo dobrze nie jest, ale lepiej, niż było. (...) Zresztą już i dziś dzieci mają więcej praw. Bo dawniej ojciec mógł zabić dziecko, a te raz nie wolno. Jeżeli rodzice mocno biją, też nie wolno. Jeżeli nie chcą posyłać do szkoły, też nie wolno. Więc mówmy, jakie jeszcze dodać dzieciom prawa. Dzieci nie są gorsze od dorosłych» (s. 83-84).
«— ...То, что мы сейчас говорим о детях, раньше говорили о крестьянах и рабочих, о женщинах и евреях, о неграх. Одни такие, другие такие, поэтому никаких прав им давать нельзя. Ну, мы дали им права. Это не очень хорошо, но лучше, чем было. (...) Наконец уже сегодня у детей больше прав. Раньше отец мог убить ребёнка, а сейчас запрещено. Если родители сильно бьют детей, тоже запрещено. Если не хотят посылать детей в школу, тоже запрещено. Поэтому мы говорим, какие ещё права дать детям. Дети не хуже взрослых» (с. 83-84).
«Maciuś stał się filozofem, to jest człowiekiem, który o wszystkiem myśli, a nic nie robi. Filozof nie jest leniuchem, myślenie też jest pracą, nawet ciężką pracą. Człowiek zwyczajny widzi żabę, ale to go wcale nie obchodzi. A filozof myśli:
— Dlaczego Bóg stworzył żaby? Przecież im jest nieprzyjemnie.
Zwyczajny człowiek, jeżeli go ktoś zaczepi czy dokuczy, — zaczyna się złościć, bije, albo się broni; a filozof myśli:
— Dlaczego ten człowiek jest dokuczliwy i lubi zaczepiać?
Zwyczajny człowiek, jeżeli widzi, że ktoś ma coś dobrego, albo zazdrości, albo stara się mieć to samo, a filozof myśli:
— Czy może być tak, żeby każdy miał wszystko, có chce?» (s. 104).
«Матиуш стал философом, то есть человеком, который обо всём думает, но ничего не делает. Философ — не лентяй, мышление — тоже работа, даже тяжёлая работа. Обычный человек видит лягушку, и ему всё равно. А философ думает:
— Почему бог создал лягушку? Ведь они такие неприятные.
Обычный человек, если его кто-то заденет или ему кто-то надоедает, начинает злиться, драться или защищаться; а философ думает:
— Почему этот человек такой надоедливый и так любит задевать других?
Обычный человек, если видит, что у кого-то много хорошего, или завидует, или старается иметь то же самое, а философ думает:
— Разве не может быть так, чтобы каждый имел всё, что хочет?» (с. 104).
«— ...Nie jesteśmy najlepsi, to prawda, a i najgorszym należy się sprawiedliwość» (s. 210).
«— ...Мы не самые лучшие, это правда, но и самым худшим полагается справедливость» (с. 210).