Данте родился в 1265 году, но точная дата рождения неизвестна. Известно, что он родился под знаком Близнецов, то есть в период с 21 мая по 20 июня, о чём он поведал в «Божественной комедии» (песнь XXII, строки 109-117). Но поведал так туманно, что понять это нельзя ни из перевода Лозинского, ни из перевода Илюшина, а только из комментариев (Данте Алигьери. Божественная комедия / Пер. М. Лозинского. — М., 1967. — С. 609; Данте Алигьери. Божественная комедия / Пер. А. Илюшина. — М., 2008. — С. 593). Все остальные даты (см. некоторые ссылки в русской Википедии) — позднейшие измышления. Это означает, что 760-летний юбилей можно отмечать целый месяц.

Более круглый юбилей, десять лет назад, я пропустил. Хотя к тому времени я уже первый раз прочитал «Божественную комедию» и находился под сильнейшим впечатлением. Равное впечатление оказали в сознательном возрасте не многие книги: «Эпос о Гильгамеше», «Илиада», «Песнь о Нибелунгах», «Война и мир». Конечно, Данте весь пропитан религией, но это мне не мешало. Это не мешало даже при чтении Библии. Данте же и сам сообщал в письме своему меценату, что его произведение «может быть названо многосмысленным..., ибо одно дело смысл, который несет буква, другое — смысл, который несут вещи, обозначенные буквой. Первый называется буквальным, второй — аллегорическим или моральным. <...> Итак, сюжет всего произведения, если исходить единственно из буквального значения, — состояние душ после смерти как таковое... Если же рассматривать произведение с точки зрения аллегорического смысла — предметом его является человек, то, как — в зависимости и от себя самого, и от своих поступков — он удостаивается справедливой награды или подвергается заслуженной каре» (Данте Алигьери. Малые произведения. — М., 1968. — С. 387).

Нынешние религиозные люди сводят смысл всех художественных произведений к религии. От Толстого и Достоевского, что не лишено оснований, до Шаламова, Стругацких, Куваева. Тогда вообще непонятно, зачем же читать какие-то книги, помимо священных книг, ведь в них уже всё сказано. Религиозный человек Данте, как видно, даже в своём очевидно религиозном произведении предполагал и другие смыслы. Предмет «Комедии» —человек. В период технооптимизма и футуроутопизма я трактовал для себя «Комедию» как историю о восхождении человека вверх, в духе советского литературоведения, в духе биографии в серии «Жизнь замечательных людей» (И. Голенищев-Кутузов. Данте. — М., 1967). Впрочем, это дела давно минувших дней.

Сейчас, в период пессимизма, мне пришла в голову не новая трактовка, а некая альтернативная версия «Комедии». Версия, которую можно назвать оптимистической, а равно и пессимистической. Предмет этой версии — не человек, а вещество, из которого состоит человек. Атомы этого вещества. Атомы соединяются в живые организмы, которые страдают, болеют, стареют, умирают. Ещё хуже, если атомы соединяются в организм, который сознаёт себя, значит, сознаёт своё страдание и умирание. Это и есть Ад. После смерти сознающий себя организм распадается на атомы и становится частью природы планеты Земля. Становится едой для червей, насекомых, бактерий, перегноем, почвой, водой, воздухом, облаком, дождём, снегом, росой, туманом. Это и есть Чистилище. Природа Земли не вечна, и Земля не вечна. Когда-нибудь она погибнет от космического огня и вся распадётся на атомы, которые будут рассеяны по просторам Вселенной. Тогда атомы окончательно освободятся от необходимости составлять что-то иное, нежели атомы. Это и будет Рай.

Можно считать это сюжетом ненаписанной поэмы или ненаписанного фантастического романа. И не более.

И. Яковлев. Воспоминания. — Чебоксары, 1983.

*

И. Я. Яковлев в фотографиях и документах / Сост. Н. Краснов. — Чебоксары, 1999.

Н. Краснов. Иван Яковлев и его потомки. — Чебоксары, 2007.

В. Димитриев. Просветитель чувашского народа И. Я. Яковлев. — Чебоксары, 2002.

*

Учёные записки Научно-исследовательского института при Совете министров Чувашской АССР. Вып. 42. — Чебоксары, 1969.

И. Я. Яковлев и проблемы яковлевоведения / Ред.-сост. М. Кондратьев. — Чебоксары, 2001.

*

И. Яковлев. Краткій очеркъ Симбирской чувашской учительской школы. — Симбирскъ, 1908.

И. Яковлев. Матеріалы къ исторіи Симбирской чувашской школы. — Симбирскъ, 1915.

И. Яковлев. Ача-пӑча калавӗсем. — Шупашкар, 2001.

*

Иван Яковлевич Яковлев (13 (25) апреля 1848 — 23 октября 1930) — создатель новой чувашской письменности, чувашский просветитель, миссионер, патриарх, культурный герой. В 18-м и 19-м веках чуваши говорили, что чӑваш кӗнекине ӗне ҫинӗ (чувашскую книгу корова съела), то есть у них никогда не было книги, но уже была смутная мечта о чём-то высшем. Яковлев осуществил эту мечту и наконец дал чувашам Книгу во всех смыслах, прямых и переносных.

Когда начинаешь учить чувашский язык, то сразу натыкаешься на имя Яковлева, но оно не привлекает особого внимания. Краткие заметки в учебниках, энциклопедические статьи и даже более пространные очерки в книгах типа «Выдающиеся люди Чувашии» не могут дать хоть сколько-нибудь полного представления о титанической фигуре Яковлева. Когда читаешь воспоминания Яковлева, монографические книги о нём, статьи, раскрывающие отдельные стороны деятельности, только тогда осознаёшь подлинное величие этого человека. Вся жизнь Яковлева может быть описана двумя словами — учиться и учить. Причём учить он начал тогда, когда сам учился. Учить не ради карьеры, денег, повышения социального статуса. Учить ради улучшения жизни своего несчастного народа — причина, о которой в наши дни говорить смешно. ( Read more... )

Вчера падал крупный мокрый снег: пройдёшь несколько шагов, и похож на снеговика. Сегодня как будто снег растаял, тротуары подсохли. Весь день дул сильный ветер и к вечеру опять надул крупный снег. По-чувашски этот снег называют курак тӑманӗ [произносится: кура́к тама́не] — грачиная метель.

Курак — это грач, а также ворона. Чтобы различить, можно сказать: хура курак (то есть чёрный курак) — грач, ула курак (то есть пёстрый курак) — ворона. Слово звукоподражательного происхождения, как названия многих птиц в чувашском языке. В других тюркских языках, в том числе в татарском, карга — ворона, отсюда русское слово «карга». Тӑман — пурга, буран, метель, вьюга; снег; туман. В других тюркских языках есть слова от того же корня, которые означают туман, отсюда русское слово «туман». В тюркские языки это слово пришло из авестийского языка. (См. словарь чувашского языка Ашмарина, этимологический словарь чувашского языка Егорова, этимологический словарь чувашского языка Фёдорова, этимологический словарь русского языка Фасмера.)

Курак тӑманӗ — грачиная метель. Не очень понятно, насколько это выражение старое и устойчивое. В самом авторитетном словаре Ашмарина его нет. Оно есть в русско-чувашском и чувашско-русском словаре Скворцова (много раз переиздавался с начала 1980-х годов). Так называется сборник стихов Геннадия Юмарта 1971 года. Не отсюда ли пошло это выражение? Поэт придумал, лексикограф внёс в словарь. Или поэт не придумал, а всё-таки взял из устной речи? Книгу Юмарта с оригиналом стихотворения я не нашёл, но зато нашёл перевод на русский язык.


Правду сказать, не шедевр. Но курак тӑманӗ, грачиная метель — хорошее выражение, мне сразу понравилось. Мокрый крупный снег, как вчера и сегодня, бывает весной. Уже скоро прилетят грачи, а также ласточки, коршуны, журавли. Скоро будет настоящее тепло.

*

Ӗнер шултра йӗпе юр ҫунӗ: темиҫе утӑм кайсан юр кӗлетке пекех пулатӑн. Паян юр ирӗлнӗ, тротуарсем кушнӑ. Кунӗпе вӑйлӑ вичкӗн ҫил вӗрнӗ, каҫалапа каллех шултра юр вӗҫтерсе тултарнӑ. Чӑвашла вӑл юра «курак тӑманӗ» теҫҫӗ. Курак тӑманӗ ҫуркуннепе пулать. Кӗҫех курак, чӗкеҫ, хӗрен, тӑрна вӗҫсе килеҫҫӗ. Кӗҫех ӑшӑ пулать.

Три текста срифмовались в моей голове: очерк русского прозаика, стихотворение американского поэта и стихотворение чувашского поэта.

Когда-то в школе читал очерк Владимира Короленко «Огоньки» (1900). Герои плывут по «угрюмой сибирской реке» и видят впереди огни. Кажется, что они близко, но они ещё далеко. Конечно, учительница тогда объясняла, что очерк следует понимать не только буквально. Мне этот очерк был скучен, хоть буквально, хоть символически. Теперь я наконец дожил до настоящего, собственного понимания. Постоянно вспоминаю огни из очерка, когда еду за городом вечером или утром — не по реке, конечно, а по дороге. Вокруг сначала леса, потом поля, а вдали огни сказочных крохотных домиков... И символизм теперь тоже очень понятен. Во времена Короленко некоторые образованные люди, сторонники прогресса и просвещения, были охвачены иллюзорной идеей, что угрюмая река Истории приведёт человечество в Светлое Будущее.

Намного позднее мне попалось стихотворение забытого американского поэта Хоакина Миллера* «Columbus» («Колумб»; 1896). Это произошло в краткий период моего оптимизма, и я даже его перевёл ради упражнения — перевёл на троечку. Главный герой, несмотря на трудности, на усталость команды плывёт через бескрайнее море — и наконец видит свет. Свет растёт и разворачивается «освещённым звёздами флагом». Колумб — и архетипичный первооткрыватель новых земель, и предшественник американских пионеров. Здесь огни — символ не Светлого Будущего, а Светлого Настоящего, уже осуществлённой утопии под названием США, которые были флагманом просвещения и прогресса. Реалист и народник Короленко, неоромантик и американский патриот Миллер сходились в какой-то точке. Неслучайно США были образцом для деятелей русского освободительного движения — от декабристов до большевиков. Утопия США с расизмом и прочими недостатками, до сих пор неизжитыми, тоже была иллюзорной. И фигура Колумба утратила героический ореол и в США, и в Испании.

Совсем недавно я открыл для себя чувашскую поэзию, в том числе поэта Николая Васильева-Шубуссинни**. Это был друг главного чувашского поэта Константина Иванова, оба они учились в Симбирской школе, оба там преподавали. Стихи и поэмы обоих были опубликованы в первой антологии чувашской поэзии «Сказки и предания чуваш» (1908), в которой оригинальные сочинения были выданы за фольклорные. Среди прочих, там напечатано стихотворение Васильева «Хунар ҫутти» («Свет фонаря»). Сокращённый прозаический перевод:


В этом стихотворении, совсем не похожем на чувашские народные песни, нет ничего нового. И фигура революционного колосса, и образ огня в темноте как символ Светлого Будущего. Новое в том, что дети чувашских земледельцев получили образование и начали заниматься просвещением. Васильев верно служил человеку с фонарём и до революции, и после. Последняя его должность: директор Чувашского НИИ социально-культурного строительства. Но новый человек с фонарём оказался человеком с орудиями пыток: Васильев был арестован в 1937 году и умер в лагере. Опять иллюзия...

Прошли годы и годы. Теперь в мире нет хоть сколько-нибудь влиятельной силы, которая последовательно защищает просвещение и прогресс. Освободительные идеи девятнадцатого и начала двадцатого веков были иллюзорны, но теперь нет и этих иллюзий. Угрюмая река Истории ведёт человечество к водопаду на краю плоской Земли.

* Настоящее имя — Цинциннат Хайнер Миллер. Псевдоним Хоакин взят в честь мексиканского бандита Хоакина Миллера.

** Псевдоним Шупуҫҫынни читается примерно так: Шубущщинны́. Буквально-буквально переводится как «Шубущ, его/её человек», то есть «человек из Шубуща», «житель Шубуща». В Чувашии есть несколько деревень с названием Шупуҫ (шубу́щ) или Шупоҫ (шубо́щ). Этимологию этого названия я не выяснил. Васильев родился в деревне Иккасси, по-русски Икково. Почему он назвал себя человеком из Шубуща? На русском нашёлся один неавторитетный источник, где говорится, что так называлась улица. Если это верно, он был человеком с улицы Шубущ. По-русски псевдоним передают как Шубуссинни или Шубоссинни. Деревня Икково находится в Чебоксарском уезде, где говорили на верховом (окающем) диалекте. Литературный чувашский язык создан на основе низового (укающего) диалекта. Васильев подчинялся правилам литературного языка и писал псевдоним через у. Но по-русски, так сказать, восстанавливают справедливость и пишут через о. Всё это надо проверять по чувашским источникам. В Чувашской энциклопедии значение псевдонима вообще не объясняется.

Константин Васильевич Иванов (15 [27] мая 1890 — 13 [26] марта 1915) занимает в чувашской литературе то же место, какое в других литературах занимают Данте, Шекспир, Гёте, Пушкин. Он не только чувашский Пушкин — главный национальный поэт, «классик и основоположник чувашской литературы». Он и чувашский Лермонтов с образцовой биографией поэта-романтика, в которой есть и участие в великом историческом событии, и преследование со стороны властей, и ранняя смерть. Он и чувашский Некрасов, который обращался за вдохновением к жизни народа, писал о страданиях народа и призывал народ к борьбе.

Иванов жил во времена чувашского национального подъёма, как говорили раньше, или конструирования нации, как говорят теперь. Чуваши, по одной из версий, потомки тюркоязычных болгар, столетиями находились на обочине истории. Когда-то их предки правили крупными государствами — Великой Болгарией на берегах Чёрного и Азовского морей и Волжской Булгарией. Потом же они были подданными государств, в которых играли второстепенную роль, — Золотой Орды, Казанского ханства, Российского государства. Земледельцы, недавние язычники, они не имели городов, письменности, сложных ремёсел. Из их среды не выходили государственные деятели, люди искусства и науки. Редкостью были такие фигуры, как китаист Никита Бичурин, знакомец Пушкина. Участие чувашей в политической жизни ограничивалось бунтами: Разинщина, Пугачёвщина, восстание 1842 года — Акрамовская война. Эстетические потребности, как у всех, удовлетворялись фольклором и ремёслами: песнями, вышивкой, резьбой по дереву. Среди пословиц, собранных лингвистом-чувашеведом Николаем Ашмариным, есть и такая: «Когда народам раздавали счастье, чуваш обматывал ноги (то есть надевал лапти) и опоздал».

Во второй половине девятнадцатого века положение резко поменялось. Тогда среди чувашей стали появляться образованные люди, которые изучали быт чувашей, писали стихи, поэмы, очерки на родном языке. В поволжских губернских столицах — Симбирске, Казани, Уфе, Самаре — возникли центры высококультурной чувашской жизни. Сейчас в Чувашии вспоминают, в первую очередь, педагога Ивана Яковлевича Яковлева. Он создал чувашский алфавит, написал букварь, заложил основы чувашского литературного языка, издал более ста книг на чувашском языке, перевёл Библию. Он открыл в Симбирске школу, которая меняла статус и название, но вошла в историю как Симбирская чувашская школа. До 1917 года школа выпустила тысячу выпускников и выпускниц. Они не только работали сельскими учителями, но внесли огромный вклад в чувашское просвещение, литературу, музыку, фольклористику, театр и кино, принимали участие в бурной политической жизни начала двадцатого века. Работу Яковлева поддерживал Илья Ульянов, отец Ленина. Когда Яковлева после революции пытались преследовать, Ленин его защитил. В современной Чувашии Яковлев занимает одно из первых мест в «пантеоне местночтимых святых».

Вся недолгая жизнь Константина Иванова была связана с Яковлевым и Симбирской школой. Иванов родился в 1890 году в селе Слакбаш Белебеевского уезда Уфимской губернии (ныне Белебеевский район Башкортостана). Его предки-язычники носили имена Ка́шкар, то есть Волк, и Прта. Теперь в Чувашии есть люди, которые пытаются «очувашить» Иванова и называют его Иванов-Кашкар или Иванов-Прта. Отец был крестьянином, но состоятельным и грамотным, поэтому своих детей отправлял учиться. В 1903 году, после учёбы в начальной школе и Белебеевском городском училище Иванов поступил в Симбирскую школу. Помимо учёбы, он читал классиков русской и западноевропейской литературы, чувашских писателей, сам начал писать стихи. Окончить школу ему не удалось из-за разгоревшейся революции 1905 года. Он откликнулся на неё стихотворением «Просыпайтесь, поднимайтесь!»:


В 1907 году за участие в протестах против одного из преподавателей, в политическом митинге с пением революционных песен он вместе со всем классом был исключён из школы. Он вернулся в родное село, крестьянствовал, собирал фольклор. Яковлев в числе других своих учеников пригласил его для работы над переводами русской поэзии. Иванов перевёл «Песнь про купца Калашникова» Лермонтова, стихи Лермонтова, Некрасова, Кольцова, Огарёва, Бальмонта, рассказы Ушинского и Толстого. Свои оригинальные стихотворные сочинения он создал за очень короткий период — в 1906-1908 годах. Это лирические стихи, баллады, незаконченная трагедия «Раб дьявола» и главное его сочинение, его opus magnum — поэма «Нарспи», опубликованная в 1908 году. После этого он по непонятным причинам бросил писать стихи. В 1909 году он сдал экзамены на звание народного учителя и преподавал в той же Симбирской школе рисование и черчение. Он занимался живописью и фотографией, проиллюстрировал очередное издание яковлевского букваря, хотел поступить в Академию живописи, писал либретто оперы «Нарспи», перевёл «Песнь песней». В 1913 у него обнаружилась чахотка — туберкулёз. Константин Иванов умер в родном селе в 1915 году, не дожив до двадцати пяти лет.

На одной из фотографий, снятых Ивановым, он запечатлел себя и трёх своих друзей, соучеников по Симбирской школе. Справа налево: Константин Иванов (умер от туберкулёза в 24 года), поэт Николай Васильев-Шубуссинни (репрессирован, умер в лагере), лингвист Фёдор Тимофеев (репрессирован, умер в лагере), фольклорист Пётр Пазухин (погиб на фронте в Первую мировую). Конечно, эта фотография не репрезентативна, но в ней есть некоторый символизм. Ранняя смерть, гибель на войне, репрессии — такова судьба чувашской интеллигенции в первой половине двадцатого века.

Кажется, репутация Иванова как «классика и основоположника» начала складываться в 1940 году, когда пышно отпраздновали пятидесятилетие со дня его рождения. В течение следующих двух с половиной десятилетий были изданы его сочинения на чувашском, русском и других языках, открыты музеи, поставлен спектакль, в его честь названа улица, открыт памятник, его имя присвоено театру, наконец в 1966 году была учреждена Госпремия Чувашской АССР им. К. Иванова. Все эти институции и объекты существуют до сих пор, открываются новые памятники, ставятся новые спектакли, в том числе оперы и мюзикл, проводятся научные конференции. Но всё это происходит только в Чувашии. За пределами Чувашии Иванова не знают даже люди, которые интересуются литературой. Иванов — поэт мирового уровня и одновременно поэт провинциального уровня, «местночтимый святой». ( Read more... )

Одна старая знакомая стала книжной блоггеркой. Даже получила известность в нашем городе: выступает в библиотеках и книжных магазинах, в местных СМИ советует, какие книги почитать. В основном, она читает современную литературу, самую современную. Большинство имён, которые она называет, я не слышал. Когда-то в молодости я тоже следил за современной литературой, за модными книгами, за рецензиями, за премиями. (Где теперь те писатели, которых хвалили критики, которые получали премии? Кто-то и теперь пишет, а кто-то исчез. Помню одну девушку, которая написала роман из электронных писем. Критики были в восторге: эпистолярный роман в новом виде! Роман из электронных писем представляется теперь таким же архаичным, как классический эпистолярный роман Руссо «Юлия, или Новая Элоиза». Читать его тоже будут только историки литературы.) Потом понял, что много читаю, но не читал Гомера, Данте, Шекспира. Погрузился в классику и про современную литературу забыл. Сейчас читаю мало, и если читаю, то классику.

У меня сложилось впечатление, что литература как способ познания мира на классике и закончилась. Это случилось примерно в начале двадцатого века. Те великие писатели сказали о человеке и обществе всё, что можно сказать. Писателям двадцатого века оставалось два пути. Первый путь: продолжать писать, как классики, то есть быть эпигонами. Это, например, почти вся советская литература. Второй путь: отрицать классику. Это модернизм во всех его вариантах. Был третий путь — или вариант первого пути: скрестить приёмы классиков с приёмами «низких» жанров, с тайной и чудом. Но идейно это опять было эпигонство. Например, Стругацкие скрестили приёмы Толстого и детективно-приключенческой литературы девятнадцатого века. Получились увлекательные книги, но идейно это был всё тот же Толстой. Весь прогрессорский цикл, в частности «Трудно быть богом» и «Обитаемый остров», — это философия из «Войны и мира», пересказанная для подростков. Проблема в том, что подростки настолько недалёки, что они и в пересказе ничего не понимают. Если это прочитают фанаты Стругацких, они возмутятся. Но я тоже фанат Стругацких и специально выбрал такой образец. Если таковы лучшие образцы, то что говорить о средних и худших? В двадцатом веке оба эти пути закончились тупиком. Опять, как классики, рассказывать историю несчастной любви на фоне быта, пусть даже с добавлением тайны и чуда? Опять назло классикам писать историю без сюжета, без героя, без морали — историю без истории? Литературе двадцать первого века остались только повторы. (В двадцатом веке был ещё кинематограф. Опять-таки в лучших образцах это либо повторение классики, либо отрицание классики. О чисто развлекательном кинематографе, как и о чисто развлекательной литературе не стоит и упоминать.)

Кто-то скажет: а как же литература о страшных катаклизмах двадцатого века, о которых классики не могли писать? Да, классики не писали о массовых убийствах, но они писали о тех особенностях человеческой природы, которые привели и к массовым убийствам. В девятнадцатом веке в литературе появились такие способы описания реальности, которые позволяли увидеть саму суть человека, независимо от обстановки, от быта, от технологий, от политического режима. Именно поэтому классики сохраняют актуальность, несмотря на исчезновение многих деталей обстановки. Чтобы сказать новое слово о человеке, недостаточно ввести в сюжет массовые убийства, или новые технологии, или новые «мемасики».

В двадцатом веке у писателей были возможности сказать нечто новое, но они эти возможности упустили. Назовём несколько тем, которые литература двадцатого века затронула мельком. Тема «жлоба», недомодернизированного человека, который очень отличается от обывателя, прекрасно описанного классиками. Те же Стругацкие по традиции обличали обывателя и только изредка обличали жлоба, хотя жили в окружении жлобов. Тема природы — могучей, равнодушной природы, которая интересна сама по себе, а не как прекрасный фон для сюжета и отражение внутреннего мира героя. В советской литературе была линия Пришвина — Паустовского — Бианки, но это было продолжение сентиментально-романтических представлений о гармоничной природе, идущей от Руссо и Байрона (вплоть до «Аватара» Кэмерона). И среди писателей, и среди читателей экология вошла в моду не в своём первом значении как наука о взаимоотношениях организмов, а во втором значении как защита прекрасной гармоничной природы. Про защиту природы всё сказал Чехов в монологе Астрова из пьесы «Дядя Ваня». Про экологию в первом значении, скорее, надо читать популяризаторов науки типа Лоренца и Докинза. Тема науки как особой сферы, имевшей огромное влияние на мир, менявшей этот мир. В советской литературе была линия Каверина — Дудинцева — Гранина, но их никто не относит к числу главных писателей двадцатого века. Сейчас тема науки не интересует никого: главными героями пандемии ковида стали антивакцинаторы, а не разработчики вакцин. Тема новых технологий, но не как упоминания отдельных девайсов или интернет-сайтов, а как важной части новой реальности, которая меняет природу человека. Здесь что-то пытались сделать научные фантасты, в частности основатели киберпанка, но им мешал их генезис, их происхождение от низкопробной приключенческой литературы. (Идеальный пример произведения искусства о том, как новые технологии влияют на человека, на эволюцию человека, — это не роман, а киберпанковский мультфильм «Призрак в доспехах».) Те писатели двадцатого века, которых называют великими, — от Кафки и Набокова — не затрагивали эти темы или затрагивали вскользь.

Значит ли эта филиппика против современной литературы — и даже не очень современной, против новой классики, — что теперь нет талантливых писателей и хороших книг? Разумеется, не значит. Кое-каких писателей из старшего поколения, до сих пор здравствующих, я в своё время успел почитать. Наверняка есть таланты и среди более младших. Но их я уже читать не буду. Лучше перечитаю Шекспира, Толстого. Да хотя бы чувашского классика Константина Иванова.

К. Иванов. Нарспи. — Шупашкар, 1976.

К. Иванов. Нарспи // Сказки и преданія чувашъ. Чӑваш халлапӗсем. — Симбирскъ, 1908.

К. Иванов. Нарспи / Вольный пер. с чувашского А. Петтоки. — М., 1937.

К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского А. Жарова. — М., 1940.

К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского Б. Иринина под ред. А. Твардовского. — Чебоксары, 1948.

К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского П. Хузангая. — Чебоксары, 1968.

К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского А. Смолина. — Чебоксары, 2001.

Семь разных изданий: оригинал в современном издании, оригинал в первом издании, пять переводов на русский. Если коротко, это великое произведение мировой литературы.

*

Цитаты:

25 апреля 1848 года родился Иван Яковлевич Яковлев, создатель новой чувашской письменности. 25 апреля отмечается День чувашского языка. Число носителей по данным переписей: 1970 год — 1,7 млн, 2002 год — 1,3 млн, 2010 год — 1 млн, 2021 год — 700 тысяч. Мӑнӑ уяв — вилсе пыракан чӗлхе кунӗ.

Некоторые полезные ссылки.

Общие сведения. Статья лингвиста Александра Савельева. Статья преподавателя Александра (Алпаруха) Блинова.

Изучение. Онлайн-курс преподавательницы Ольги (Улине) Шариповой. Из учебных пособий можно найти самоучитель «Изучаем чувашский язык. Пособие для самообразования» Г. Дегтярёва (Чебоксары, 2010), учебники «Чувашский язык. Начальный курс» И. Андреева (Чебоксары, 1996) и «Чувашский язык. Начальный курс» К. Николаевой (Чебоксары, 2004).

Словари. Электронные словари (двуязычные, этимологический и др.). Корпус (слова в контексте). Приложение со словарями.

Литература. Константин Иванов. Сто лучших книг.

Песни. «Tarai» (пост-фолк). «Diva Ethno Future Sound» (этно-музыка). «Shanu» (этно-джаз), Августа Уляндина (поп-музыка).

Видеоблоги. «Хӗрсем».

М. Булгаков. Мастер и Маргарита // М. Булгаков. Собрание сочинений в 5 томах. Том 5. Мастер и Маргарита. Письма. — М., 1990.

Читал несколько раз в школе и называл любимой книгой. Потом долго не перечитывал и перестал называть любимой книгой. Хотел перечитать в собрании сочинений, но до собрания сочинений не доберусь. Перечитал сейчас: сначала немного раздражало, потом втянулся. Магия, конечно, отчасти пропала. Воланд не восхищает, проделки Коровьева и Бегемота не так веселят, любовь мастера и Маргариты не так умиляет, но всё так же впечатляет история Пилата и Иешуа. Любопытно, что помню почти весь сюжет, почти всех персонажей, а ведь обычно от давно прочитанных книг в памяти мало что остаётся.

Я бы теперь предпочёл, чтобы линия Воланда развивалась иначе. Чтобы не было так ясно, что перед нами дьявол. Чтобы персонажи и читатели только строили догадки. Никакой очевидной фантастики — полёт на метле, ожившие мертвецы и т. д. Просто некая могущественная персона с помощниками — как главный герой «Парижских тайн», или главный герой рассказов о принце Флоризеле, или Хулио Хуренито с элементами Остапа Бендера.

Линия Пилата и Иешуа. Психологизация евангельской истории без уверенности в том, что Иешуа — это бог. По крайней мере, в самих ершалаимских главах нет такой уверенности. Вот так же и надо было показывать дьявола в московских главах. Потом, в других главах, уже ясно намекают, что Иешуа — это бог.

В сюжете есть элементы и фантастические, и детективно-авантюрные. Автор, как и другие писатели 20-х годов, не чурался «низких» жанров, а действовал по принципу «crose the border, close the gap». Это, видимо, одна из причин такой популярности романа с 60-х годов и до нашего времени.

Манера повествования: разная в разных сюжетных линиях. В московской линии — субъективный автор-рассказчик. Его нет среди персонажей, но он находится внутри описываемого мира. Его знания одновременно неограничены и ограничены: он может читать мысли всех персонажей и может чего-то не знать о действиях персонажей. В ершалаимской линии — объективный автор-повествователь, который находится вне описываемого мира, как в романах Толстого. Стиль тоже разный, в зависимости от манеры. В московской линии — то иронический стиль советской прозы 1920-х годов, то выспренний стиль романтизма. В ершалаимской линии — лаконичный стиль с минимумом украшательств.

Необычные слова и обороты: «первым долгом» вместо «первым делом», «несусветимое» вместо «несусветное». В этом издании в первом предложении нет слова «небывало»: «В час жаркого весеннего заката...»

К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского Б. Иринина под ред. А. Твардовского. — Чебоксары, 1948.

К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского П. Хузангая. — Чебоксары, 1968.

К. Иванов. Нарспи / Пер. с чувашского А. Смолина. — Чебоксары, 2001.

Константин Иванов (1890-1915) — классик чувашской поэзии. Он и чувашский Пушкин, и чувашский Лермонтов, и чувашский Некрасов. Чувашский Пушкин — потому что он главный национальный поэт, создатель национальной литературы. В чувашской поэзии он занимает то же место, что в других поэзиях занимают Данте, Гёте, Пушкин, Мицкевич, Шевченко, Уитмен. Чувашский Лермонтов — потому что у него образцовая биография поэта-романтика. В ней есть преследование со стороны властей — его выгнали из учительской школы за участие в революции. В ней есть ранняя смерть — в двадцать пять лет от туберкулёза. Чувашский Некрасов — потому что он обращался за вдохновением к жизни народа, писал о страданиях народа и призывал народ к борьбе.

Его главное сочинение — поэма «Нарспи». Сюжет вроде бы самый распространённый — история несчастных влюблённых с трагическим финалом. Здесь автор, как положено поэту-романтику, восхищается традиционным образом жизни чувашей, восторженно описывает их будни и праздники. Здесь же автор, как положено прогрессисту того времени, осуждает этот образ жизни, социальное неравенство, насилие над личностью. Поэма поражает своей актуальностью, особенно в том, что касается положения женщины. Героиня выходит замуж, подвергается избиениям и в отчаянии убивает своего мужа. Добрые соседи прекрасно обо всём осведомлены, но молчаливо наблюдают, а потом ужасаются. Это не Тристан и Изольда, не Ромео и Джульетта, это как будто случай из современной уголовной хроники. Финал совершенно неожиданный, потому что вроде бы не вытекает из предыдущих событий. В то же время ожидаемый — все герои наказаны Роком, потому что все в чём-то виноваты. Впрочем, тут может быть масса интерпретаций... ( Read more... )