dzatochnik: (Default)
1. В "Словаре Сатаны" Бирс несколько раз упоминает наше благословенное отечество и его жителей. Цитируем в пер. С. Барсова:

"Монарх сущ. – Человек, чья работа заключается в царствовании. Прежде монарх правил, о чем свидетельствует само это слово и в чем могли убедиться многие и многие. В России и в странах Востока монархи до сих пор значительно влияют на жизнь общества, да и на местоположение человеческих голов тоже..."

"Нигилист сущ. – Русский, отрицающий существование всего, кроме Толстого. Лидером школы является Толстой".

"Роман сущ. – Распухший короткий рассказ. ... Искусство писать романы – в том виде, в каком оно бытовало в прежние времена, – давно уже умерло повсюду, кроме России, где романистика только начинается".

"Русский сущ. – Человек с европейской внешностью и монгольской душой. Отличается взрывами сентиментальности".

Толстого Бирс точно читал. Одна из рецензий Бирса, включённая в собрание сочинений, посвящена "Крейцеровой сонате".

2. Видимо, псевдо-словарная форма "Записей и выписок" Михаила Гаспарова - это влияние "Словаря Сатаны". Тем более, что Бирс в "Записях и выписках" цитируется, в частности его слова о романе в России (с. 177). Кажется, ни один из рецензентов не обратил на это внимание, потому что это писатель "малоуважаемый", как его определяет сам Гаспаров (с. 16).

3. Варлам Шаламов писал:

"Когда-то мне доставляло немало хлопот – во время сюжетных стихов – ощущение вечных следов борьбы с такими писателями, как Амброз Бирс, например. У нас его мало знают, но «Три смерти доктора Аустино» испытал явное влияние какого-то рассказа Бирса. ... В «Колымских рассказах» я уже не болел никакой подражательностью..."

"Три смерти доктора Аустино" - любопытный рассказ. Он написан и опубликован между первым и вторым сроком и при всей своей условности, напоминающей не только Бирса, но и Грина, полон реалий, с которыми автор познакомился в лагере (о начальнике тюрьмы: "Это он совершенствовал систему горячих и ледяных карцеров. Это он, зверь с высшим образованием, собственноручно избивал заключенных").

Между тем, было бы интересно и "Колымские рассказы" рассмотреть через Бирса.

4. ...
dzatochnik: (Default)
Цитаты:

Верлибр этот подстрочник ненаписанных шедевров. (С. 342)

Война Эйзенштейна спросили: ваша воинская специальность? – Вероятно, движущаяся мишень (В. Кат., 285). (С. 346)

Дайджесты мировой литературы: их стали ругать раньше, чем издавать. «А вы читали мировую литературу – конечно, в натуральную величину, – но, вероятно, по большей части в переводах? А помните, Тарле сказал: читать Мопассана в переводах это все равно что читать «Евгения Онегина» в пересказе Скабичевского»? «А если вы дорожите испытанными трудностями – как же, я с таким трудом учился букве ять и читал Бальзака! – то Винокур говорил, что для такой тяжелой атлетики мозга гораздо лучше алеутский язык». (С. 351)

Иезуитов Екатерина II защищала от православной церкви: для Европы они были уже обскурантами, а для России еще просветителями. (С. 364)

«Левкий Жевержеев, который давал деньги футуристам на «Союз молодежи», был библиофил. Это особенная порода, вы ее не знаете. Был я у него, кончился деловой разговор, встали: «Сейчас я покажу вам мои книги». Отдергивает занавеску, там полки до потолка, книги – такие, что глаза разбегаются, и все в изумительных переплетах. Я, чтобы не ударить в грязь лицом, беру том «Полярной звезды», говорю: «Это здесь, кажется, был непереиздававшийся вариант такого-то стихотворения Баратынского?..»– и вдруг вижу, что том не разрезан, а на лице у Жевержеева брезгливейшее отвращение. «Почему?» – спрашиваю. «А я, молодой человек, книг принципиально! не! читаю!» – «Почему?» «Потому что книги от этого пор-тят-ся». (С. 389, "Воспоминания о Сергее Боброве")
(*Сергей Павлович Бобров - поэт-футурист, стиховед; Левкий Иванович Жевержеев - фабрикант, меценат, художник.)

Потомки Г. А. Дубровская учредила международный культурный центр «Первопечатник» – должен был называться «Федоровский центр», но оказалось, что когда по имени, то нужна бумага, что потомки Ивана Федорова не возражают. (С. 398)

Такое Была пародия Б. Аннибала на «Дали» Брюсова с примечаниями к каждому слову («Я чтил Христа, равно и Будду, и Маркс был так же мною чтим. Теперь стихи писать не буду, а только примечанья к ним. – Христос – основатель христианской религии; Будда – основатель буддийской религии; Маркс – известный петербургский издатель»). К строчкам «Вошел – и знаком Зодиака был каждый осенен мой шаг» было примечание: «Зодиак – такое слово». Это лучшее примечание, какое я знаю: комментарий так и должен сообщать читателю, что такие-то слова рассчитаны на понимание (такое-то), а такие-то на непонимание. (С. 409)
(*Б. Аннибал (Борис Алексеевич Масаинов) - писатель-фантаст, критик.)

Язык Н. Ав., когда к ней пристают цыганки, говорит им первые вспомнившиеся стихи Вергилия или Горация, и те с бранью отстают. От собственного языка они отшатываются еще скорее: А. А. Белецкий сказал мне, как ответить по-цыгански «пошел прочь», но я забыл. (С. 415)

***

Перечитал книгу.

Когда читал давно ещё отрывками в "НЛО", потом наконец полностью на бумаге, казалось, что гениальная книга. Сейчас что-то поменялось. Книга осталась гениальной, но мне, скажем, теперь почти не интересны стихи ни в каком виде, а от имён Ахматовой, Цветаевой, Пастернака, Хлебникова, Брюсова мне скучно. А у Гаспарова, понятно, о стихах много написано.

А второе - прихотливая композиция слишком прихотлива. Надо было доиграть до конца в энциклопедию, как Немиров в БТЭ. Все заметки расположить в одном разделе по алфавиту, а мемуарные очерки, интервью и пространную публицистику - в другом разделе или вообще в "Приложении".

Но всё равно отличная книга. Оригинальный жанр, автопортрет большого учёного и портрет эпох(и), много умных замечаний, над которыми можно поразмышлять. Такую книгу должен написать каждый думающий человек - не только учёный или писатель, - хотя бы потому что опыт такого человека всегда интересен и поучителен.
dzatochnik: (Default)
Цитаты:

Я написал детскую книжку «Занимательная Греция». У Мольера педант говорит: «Я предпринял великое дело: переложить всю римскую историю в мадригалы»; а я – всю греческую историю в анекдоты. (О технике греческого анекдота я всю жизнь мечтал написать исследование, но написал только две страницы – в преамбуле к одному комментарию.) Писал я для среднего школьного возраста, знающего о Греции ровно столько, сколько написано в учебнике Коровкина, потом прочитал несколько глав перед студентами – им оказалось интересно; потом перед повышающимися преподавателями – им тоже оказалось интересно. Философы говорили: «Все очень хорошо, но про философию, конечно, слабее»; искусствоведы говорили: «Все очень хорошо, но про искусство, конечно, слабее»; я заключил, что вышло как раз то, что нужно. Может быть, поэтому, а может быть, по чему другому книжка прождала издания четырнадцать лет. Я думаю, что это самое полезное, что я сделал по части античности. (С. 313-314, из статьи "Античность")

...«Поэтика» Аристотеля. Здесь точность перевода должна быть буквальной, потому что каждое слово подлинника обросло такими разнотолкованиями, что всякий выбор из них был бы произволен. А стиль «Поэтики» – это стиль конспекта «для себя», в котором для краткости опущено всё, что возможно и не возможно. Перевести это дословно – можно, но тогда пришлось бы рядом приложить для понятности развернутый пересказ. Я постарался совместить это: переводил дословно, но для ясности (хотя бы синтаксической) вставлял дополнительные слова в угловых скобках: пропуская их, читатель мог воспринять стиль Аристотелевой записной книжки, а читая их – воспринять смысл его записи. Так как греческий синтаксис не совсем похож на русский, то пришлось потратить много труда, чтобы сделать такое двойное чтение возможным. (С. 322, из статьи "Переводы")
dzatochnik: (Default)
Цитаты:

Отношение Брюсов мотивировал изобретение одностишия: во многих больших стихотворениях хорош только один стих на фоне слабых – будем же записывать только эти строки, а фон уберем. Не получилось: на странице одностиший ощущаются хорошими только одно-два, а остальные уходят в фон. Важным оказывается не стих, а соотношение между стихами. (С. 271)

«Самоучка имеет самого скверного учителя» – наедине с собой имеешь самого скверного собеседника. (С. 285)

Samovar – в точном греческом переводе: authepsa. У греков был такой кухонный прибор, я даже знал, как он был устроен, но забыл; во всяком случае, не пузатый и не с трубой. Эта автепса упоминается в речи Цицерона за Росция Америйского: В. М. Смирин измучился, подыскивая такой перевод, который не вызывал бы неуместных ассоциаций. Наконец, написали «самовзварка». (С. 286)

Самоубийство в рассрочку встречается чаще, чем кажется. Лермонтов поломал свою жизнь, поступив в юнкерскую школу, оттого что видел: хорошие романтические стихи у него не получаются, значит, нужно подкрепить их романтической жизнью и гибелью, а для этого в России нужно быть военным. Потом, после 1837, неожиданно оказалось, что стихи у него пошли хорошие, и погибать вроде бы даже не нужно, но машина самоубийства уже была пущена в ход, Байрон у Алданова, наоборот, хочет смертью оправдать свою поэзию post factum – это больше похоже на самоубийство Амундсена по полярному долгу. Чехов, профессиональный врач, прогнозировал свою смерть на ок. 1900 г., закончил все дела, продал собрание сочинений, чтобы обеспечить ближних, женился, чтобы дать женщине возможность называться «вдовою Чехова», но смерть затягивалась, и все последние годы он нервничал, провоцировал ее несвоевременными приездами в холодные столицы итд. Блок, кончив университет и не желая служить, наметил сжечь себя богемной нищетой лет за пять («мне молоток, тебе игла»), но сперва это затянулось оттого, что появились гонорары из «Золотого руна», при которых умереть с голоду было просто невозможно, а потом это отменилось из-за отцовского наследства, и пришлось сочинять новую программу, не с гибелью, а с рождением нового сильного нордического человека итд. Когда пришла революция и настоящий голод, то смерть для него была уже продуманной. (Об этом – у А. Паймен, но не до последней точки.) Марина Цветаева запрограммировала себе гибель еще с юности: она была пародией на Лермонтова, как Ахматова пародией на Пушкина. Был доклад: Гоголь в «Переписке» подражал Сильвио Пеллико, причиной неуспеха ее счел биографическую неподкрепленность и вместо Темниц построил себе Самоубийство. Как жизнестроительство, так есть и смертестроительство. (С. 286-287)
(*Сильвио Пеллико - итальянский писатель, революционер, 15 лет провёл в крепости.)

Чувство Есенина водили в ночлежку (чтобы вправду было: «я читаю стихи проституткам…»), он изо всех сил читал стихи, слушали его прохладно, только одна женщина плакала навзрыд. Когда уходили, он подошел, заговорил, она не ответила: оказалось – глухая (Эрлих, 67). (С. 302)

Ять Говорят, что готовится конференция по восстановлению этой буквы: некоторые считают, что развал культуры пошел от облегченного образования. Может быть, нужна кампания по возрождению (скажем, 50 %-ной) неграмотности? с восстановлением юсов большого и малого? (С. 304)
dzatochnik: (Default)
Цитаты:

Пушкин перевел сцену из Вильсона, «Пир во время чумы»; переводил он очень точно, но из 400 стихов у него получилось 240, потому что все, что он считал романтическими длиннотами, он оставлял без перевода. Это был, так сказать, конспективный перевод. И он очень хорошо вписывался в творчество Пушкина, потому что ведь все творчество Пушкина было, так сказать, конспектом европейской культуры для России. Русская культура, начиная с петровских времен, развивалась сверхускоренно, шагая через ступеньку, чтобы догнать Европу. Романтизм осваивал Шекспира, и Пушкин написал «Бориса Годунова» длиной вдвое короче любой шекспировской трагедии. Романтизм создал Вальтера Скотта, и Пушкин написал «Капитанскую дочку» – длиной втрое короче любого вальтер-скоттовского романа. Романтизм меняет отношение к античности, и Пушкин делает перевод «Из Ксенофана Колофонского» – вдвое сократив оригинал. Техника пушкинских сокращений изучена: он сохраняет структуру образца и резко урезывает подробности. Я подумал: разве так уж изменилось время? Русская литература по-прежнему отстает от европейской приблизительно на одно-два поколения. Она по-прежнему нуждается в скоростном, конспективном усвоении европейского опыта. (С. 190)
dzatochnik: (Default)
Цитаты:

«Кирилов вам нравится только потому, что он тоже заикается», – сказала Р. Я перечитал главы о нем: нет. Пьет чай, забавляет дитя мячом, благодарен пауку на стене, говорит «жаль, что родить не умею». Уверяют, будто Достоевский обличал: «Если Бога нет, то все дозволено, и можно убивать старушек»; нет, самый последовательный атеист у Достоевского утверждает своеволие, убивая себя, а не других, и не затем, чтобы другие тоже стрелялись, а чтобы оценили себя, полюбили друг друга и стали счастливы. И уважает Христа, который (понятно) в Бога тоже не верит, но учит добру. (С. 138-139)

Верлибр «Главное – иметь нахальство знать, что это стихи» (Я. Сатуновский). (С. 229)

Мы с Вами плохо ориентируемся на местности, мне здесь рассказали страшную историю о том, как это опасно. Когда Гитлер был безработным малярным учеником, ему повезло добыть рекомендательное письмо к главному художнику Венского театра (дом в квартал, весь вспученный крылатыми всадниками и трубящими ангелами), но он заблудился в коридорах этой громады, попал не туда, его выставили, и вместо работы по специальности ему пришлось делать мировую историю. (С. 239, из письма к И. Ю.)

Здесь устраивались историко-литературные юбилеи. Каждый сектор подавал план на будущий год: будут круглые даты со дня рождения и смерти таких-то писателей. Вольтер и Руссо умерли в один год, их чествовали вместе. «Всю жизнь не могли терпеть друг друга, а у нас – рядом!» – сказал Аверинцев.
«Ну, у вас, античников, как всегда, никаких юбилеев?» – устало спросил, составляя план, секретарь западного отдела, старый циник Ф. С. Наркирьер с отстреленным пальцем. «Есть! – вдруг вспомнил я. – Ровно 1900 лет назад репрессированы Нероном сразу Сенека, Петроний и Лукан». – «Репрессированы? – проницательно посмотрел он. – Знаете, дата какая-то некруглая: давайте подождем еще сто лет». (С. 252, из воспоминаний про ИМЛИ)
dzatochnik: (Default)
Цитаты:

Алфавит Персидский великий визирь Абул Касем Исмаил (X в.) возил за собой свою 117 000-ную библиотеку на 400 верблюдах по алфавиту. (С. 221)
dzatochnik: (Default)
Цитаты:

Культура — это все, что есть в обществе: и что человек ест, и что человек думает. Нет «места культуры» в обществе, есть «структура культуры» общества. Конечно, некоторые предпочитают называть «культурой» только те явления, которые нравятся лично им, а остальные именовать «бескультурностью» или «одичанием», но это несерьезно. (С. 87, из вопросника "Интеллигенция и революция")

Распространение образования (т. е. знакомства с прошлым, своим и чужим), развитие культуры — процесс неравномерный. В нем чередуются периоды, которые можно условно назвать «распространение вширь» и «распространение вглубь». «Распространение вширь» — это значит культура захватывает новый слой общества, распространяется в нем быстро, но поверхностно, в упрощенных формах, в элементарных проявлениях — как общее знакомство, а не внутреннее усвоение, как заученная норма, а не внутреннее преобразование. «Распространение вглубь» — это значит, круг носителей культуры остается тот же, заметно не расширяясь, но знакомство с культурой становится более глубоким, усвоение ее более творческим, формы ее проявления более сложными.
XVIII век был веком движения культуры вширь — среди невежественного дворянства. Начало XIX века было временем движения этой дворянской культуры вглубь — от поверхностного ознакомления с европейской цивилизацией, к творческому ее преобразованию у Жуковского, Пушкина и Лермонтова. Середина и вторая половина XIX века — опять движение культуры вширь, среди невежественной буржуазии; и опять формы культуры упрощаются, популяризируются, приноравливаются к уровню потребителя. Начало XX века — новый общественный слой уже насыщен элементарной культурой, начинается насыщение более глубинное — русский модернизм, время Станиславского и Блока. Наконец, революция — и культура опять движется вширь, среди невежественного пролетариата и крестьянства. Сейчас мы на пороге новой полосы распространения культуры вглубь: на периферии еще не закончилось поверхностное освоение культуры, а в центре уже начались новые и не всем понятные попытки переработки усвоенного: они называются «авангард». (С. 106, из статьи "Прошлое для будущего")

Индивидуальность Хорошим в искусстве нам кажется золотая середина (для каждого своя!) между привычным и непривычным: сплошь привычное – «плохая поэзия», сплошь непривычное – «вообще не поэзия». (С. 133-134)
dzatochnik: (Default)
Цитаты:

Интеллигенция <...> Был юбилей Эразма Роттердамского, И. И. X. сказал: «Ваш Эразм — воплощение интеллигентского отношения к действительности: пусть все будет по-новому, только чтоб ничего не менялось». (С. 25)

Интуиция Можно читать на неизвестном языке, подставляя под звуки и буквы чужих слов похожие из своего языка. В «Вестник древней истории» самоучка прислал расшифровку этрусского языка: этруски значит «это русские» (как же иначе), поэтому их греческие буквы нужно читать, как русские; надпись на вазовом рисунке (буквы: хи, коппа, дигамма, эта, пси, йота...) читается: «хрен жили русы». (И редакция должна была подробно объяснять, почему это не может быть напечатано). Когда я смотрю на дерево, или здание, или стихотворение без подготовки и пытаюсь понять их интуитивно, мне все время кажется, что это я его толкую на манер «хрен жили русы». (С. 25)

Чайник <...> Анекдот о математике: «Как вскипятить чайник? — Налить и поставить на огонь. — А как вскипятить налитой чайник? — Вылить воду, и тогда задача сводится к предыдущей». Психоаналитики говорят, что мы всю жизнь сводим новые задачи к предыдущим именно таким образом. Когда Фоменко (см. УКАЗАТЕЛЬ) начинает с «предположим, что мы не знаем того, что знаем» о древней истории, то мы тоже присутствуем при энергичном выливании воды из исторического чайника. (С. 68)
dzatochnik: (Default)
Цитаты:

Прогресс Цитируя трогательные слова Достоевского о слезинке ребенка, забывают, что столетием раньше они не имели бы никакого смысла: детская смертность была такова, что жалость к ребенку была противоестественна. В середине XVIII в. в Англии, а затем во всей Европе начался демографический взрыв (одни говорят — от успехов медицины, другие — от улучшившегося питания), и чувства переменились. Ср. РОМАНТИЗМ. /С. 53/

Интертекстуальность Эпиграф к ней: «Никто-никогда-ничего-не сказал в первый раз». В соответствии с сентенцией, не помню ее автора. /С. 137/

Атеизм «Нет Бога, значит, все позволено» — логика школьника, задавленного родителями и учителями. У того же Достоевского Кирилов делал совсем другой вывод. /С. 223/

Биография Мандельштам писал: у интеллигента не биография, а список прочитанных книг. А у меня — непрочитанных. /С. 226/ (От себя: если уж Гаспаров жаловался, то нам-то что делать?)