dzatochnik: (Default)
[personal profile] dzatochnik
В. Аксёнов. Апельсины из Марокко [Коллеги. Звёздный билет. Апельсины из Марокко]. -- М., 2001.

В. Аксёнов. Любовь к электричеству: Повесть о Леониде Красине. -- М., 1974. -- (Пламенные революционеры).

Г. Горпожакс [О. Горчаков, Г. Поженян, В. Аксёнов]. Джин Грин -- неприкасаемый. -- М., 1990.

В. Аксёнов. Ожог. -- М., 1999.

В. Аксёнов. Остров Крым. -- М., 2002.


*

«Коллеги».

«Оттепельная» повесть. Молодость, поиски смысла жизни, борьба со старым. Вариация «Трёх товарищей», главные герои — рефлексирующие супермены. Но с той же обманкой, что и в «Трёх товарищах»: обещают про трёх товарищей, но, по сути, про двух, а третий задвинут в тень.

Сама тема дружбы в большей части повествования задвинута в тень, на первом плане — смысл жизни и любовь. Очень удачно, что автор окончил Мединститут и сделал героев врачами. Кому же задумываться о смысле жизни, как не тем людям, которые сражаются с болезнями, старостью и смертью?

Любовные линии закручены, как в мексиканском сериале. Первый герой влюбляется в девушку и уезжает в деревню, а там влюбляется во вторую девушку, но, на самом деле, продолжает любить первую. Второй герой давно любит одну девушку, но она была девушкой его друга, третьего героя, а теперь вообще замужем, но он начинает с ней ходить на свидания, а она не хочет бросать своего мужа. А третий герой продолжает любить эту девушку.

«Оттепельные» свободы: в качестве образцового мерзавца (как у Чехова: инквизиторы, Бирон, Аракчеев) называется Берия, упоминается новый танец рок-н-ролл.

Стиль совсем на хеминг-эх-да-гуэевский, местами до смешного выспренний, с неубедительными метафорами: свет фар — руки слепца, ночь ударила им в глаза и потянула за ноги и т. д. Хотя именно в такой повести такой стиль, наверное, не мешает: ведь это взгляд на мир молодого энтузиаста, а он и должен так выражаться. Смешнее, что автор, как школьник, боится повторять слова в одном предложении или в соседних, поэтому в одном предложении герой называется по фамилии, а в следующем — уже по имени. Это запутывает читателя.

«Не нужно бояться высоких слов. Мы смотрим ясно на вещи. Мы очистим эти слова. Сейчас это главное: бороться за чистоту своих слов, своих глаз и душ. А на старье — в облаву!» (с. 179).

*

«Звёздный билет».

Ещё одна «оттепельная» повесть. Смешно, что Аксёнов называл её «битнической». Он задним числом пытался показать, какой он был смелый и независимый. Понятно же, что по сравнению с романом Керуака — это просто детский сад. Конечно, это всё та же «оттепельная» искренняя конъюнктура, что и «Коллеги», но во многом отличная от «Коллег».

Ещё одна вариация «Трёх товарищей», те же герои — рефлексирующие супермены. С той же обманкой: обещают про трёх товарищей, а, на самом деле, про одного товарища, его поиски смысла жизни и его любовь. Но есть и второй план: старший брат главного героя, ровесник и коллега «Коллег», тоже рефлексирующий супермен. Это он настоящий шестидесятник, а его младший брат с друзьями — уже другое поколение. Главный герой в финале вроде бы проникается коммунистическими идеями, но так и не решает, что ему конкретно делать: «Билет, но куда?».

«Оттепельные» свободы: в «Коллегах» есть герой из Одессы, который говорит одесскими фразочками типа «Чтоб я так жил», но зовут его Владислав Карпов, а в «Звёздном билете» уже есть герой по фамилии Крамер.

Стиль автора изменился: рубленые хемингуэевские предложения («Я человек лояльный. Когда вижу красный сигнал «стойте», стою. И иду, только когда вижу зеленый сигнал «идите»), немного ритмической прозы — модерняга! А проступающая выспренность оправдывается ещё сильнее: ведь герои — не недавние студенты, а недавние школьники.

«Может быть, вот оно — бить ломом в старые стены? В те стены, в которых нет никакого смысла? Бить, бить и вставать над их прахом? Лом на плечо и — дальше, искать по всему миру старые стены, могучие и трухлявые и никому не нужные? Лупить по ним изо всех сил?» (с. 289).

*

«Апельсины из Марокко».

Ещё одна «оттепельная» повесть. Как будто бы даже самоповтор. Те же персонажи — рефлексирующие супермены, но поиски смысла жизни уже закончились. Осталась только любовь. Видимо, автор решил, что он теперь настоящий писатель, а настоящий писатель должен писать только о любви. С подробным описанием внутреннего мира, как у Чехова и Бунина. Пять главных героев, и у всех любовь.

«Оттепельные» свободы: у одного героя, бывшего заключённого, отец был репрессирован и реабилитирован, что оправдывает тяжёлую судьбу героя; героиня, сознательная комсомолка, упоминает сталинский лагерь, но не знает, как к этому прошлому относиться («Я стараюсь не думать о тех временах, уж очень это непонятные для меня времена»).

Сложная композиция: постоянная смена точек зрения — каждая глава от лица одного из пяти героев. В стиле уже никакой выспренности, всё прозаично, энтузиазм есть, но сдержанный.

*

В трёх первых повестях — «Коллеги», «Звёздный билет», «Апельсины из Марокко» — Аксёнов использует два типа повествования. Первый: рассказ от первого лица, где читатель знает и видит только то, что знает и видит рассказчик. Второй: толстовское повествование в третьем лице, где автор-бог может залезть в голову любому персонажу, и читатель может залезть в голову любому персонажу.

«Коллеги» — это целиком второй тип. «Звёздный билет» — это смесь двух типов. Первая часть — первый тип, рассказ первого героя. Вторая часть — второй тип, повествование о втором герое и его друзьях. Третья часть — как в первой. Четвёртая часть — первый тип, но уже рассказ второго героя. «Апельсины из Марокко» — целиком первый тип, но рассказчики меняются. Три «оттепельных» повести, те же персонажи, но стиль меняется, и композиция усложняется.

*

«Любовь к электричеству. Повесть о Леониде Красине».

Конъюнктура в конъюнктурной серии? Да. Но, в общем, автор верен «оттепельным» идеям о хорошем Ленине и хороших большевиках-ленинцах.

Двойной смысл в названии, показывающий двойственность самого Красина: он был инженер-электрик, и он был революционер, наполненный тем внутренним зарядом, который заставляет людей идти в революцию или на Северный полюс. Персонаж тот же — рефлексирующий супермен. Основное действие происходит во время первой революции, когда Красин возглавлял Боевую группу РСДРП.

Авантюрный роман: борьба революционеров-подпольщиков и тайной полиции, конспирация, провокаторы. Цитирование документов для изображения эпохи — приём избитый, но действенный. Короткие эпизоды, как в кино — напоминает романы Ю. Семёнова о Штирлице. Аксёнов мог бы писать такие же романы.

Много персонажей, в том числе вымышленных. Один из главных героев — вымышленный почти не рефлексирующий супермен-авантюрист Виктор Горизонтов по прозвищу Англичанин Вася. Уж не себя ли вывел автор под этим именем? В отрицательных дореволюционных персонажах можно увидеть современные автору типажи: зажравшиеся партработники, гэбэшники-карьеристы, жлобы-антисемиты.

В финале намёк на сталинизм: некий философ предсказывает, что революция в России победит, но сменится державной идеей.

Обидно, что Тюмень упоминается только пару раз. А ведь Красин — один из самых известных тюменщиков. Из-за своего локального патриотизма я и решил прочитать этот роман.

*

«Джин Грин — неприкасаемый».

Опять конъюнктура — разоблачение США, ЦРУ, ФБР, НАТО, капитализма? Или под видом разоблачения — красочное описание западного образа жизни, западной роскоши? Авторы с большим удовольствием перечисляют названия улиц и районов Нью-Йорка, марки сигарет, алкоголя, автомобилей, оружия.

Пародия на шпионский роман или просто шпионский роман? Авторы используют возможность, чтобы описать драки, перестрелки, шпионские технологии. У Аксёнова уже встречались элементы шпионского романа в «Любви к электричеству», но здесь они проявляются в чистом виде. Можно себе представить, какое впечатление это производило на читателя в 1972 году. Конечно, есть и психологизм с развитием характера главного героя.

Герой всё тот же — рефлексирующий супермен. Теперь он супермен в кубе, что оправдано его профессией, но рефлексия остаётся. Фамилия Гринёв — это, конечно, отсылка к «Капитанской дочке», только этот Гринёв в итоге переходит на сторону Пугачёва. Как везде, есть автобиографичные черты: главный герой по образованию врач, который выбирает себе более весёлое занятие, как сам Аксёнов.

Враги героя — нацисты американские и немецкие, появляются Гувер и Скорцени. Главным злодеем оказывается немец, а вовсе не американец. В нём сочетаются черты всех врагов нашего строя — он одновременно нацист-эсэсовец, агент ЦРУ, гангстер и бизнесмен. Его преступления во время войны включают убийство подпольщиков, евреев и американских лётчиков. Авторы напоминают, что США и СССР были союзниками в войне. Главный злодей совершал злодеяния и против американцев. Как будто авторы-западники стараются обелить американцев.

Неожиданно упоминается Гумилёв и цитируется его «Жираф». Разве тогда можно было упоминать Гумилёва? Цитируется песня «Лили Марлен» в переводе Бродского без упоминания переводчика, конечно.

*

В «Любви к электричеству» и «Джине Грине» используются два типа повествования. Первый: это уже известное толстовское повествование в третьем лице, где автор-бог может залезть в голову любому персонажу. Второй: повествование в третьем лице, но с точки зрения одного персонажа. Причём два эти типа постоянно смешиваются, часто непонятно, читатель видит картинку с высоты автора-бога или с точки зрения персонажа.

*

«Ожог».

Неподцензурный роман, написанный в стол и опубликованный после эмиграции. Сложная композиция, сложная манера повествования. Несколько главных героев, даже нельзя подсчитать, сколько их. На самом деле, это один и тот же герой. Ещё больше всё запутывает смена первого и третьего лица, даже в одном предложении: «Он (или я?) заходит в магазин». Определить манеру повествования невозможно, здесь все возможные манеры. Проза чередуется со стихами, с белым стихом, с верлибром.

Герои всё те же — рефлексирующие супермены. Шестидесятники, разочарованные, растерявшие иллюзии после того, как наши танки раздавили Пражскую весну, и «оттепель» закончилась. В нескольких героях разные ипостаси автора: один — врач, второй — писатель, третий — джазмен, ещё один — юноша в Магадане. Не только автобиография автора — автобиография целого поколения. Появляются и настоящие люди из 1960-х годов: Марина Влади, Высоцкий, Табаков, Ефремов, упоминается Бродский.

Рефлексирующий супермен уже подзаколебал. Тем более, именно в этом романе вылезает вся гнилая суть этого суперменства. В ранних повестях супермен жил в «оттепельной» утопии и, конечно, побеждал всех своих врагов: жлоба-уголовника, вора-завскладом, учёного-консерватора. Он чувствовал за собой силу: свою молодую силу, и силу всего нового мира, который борется со старыми миром. Здесь супермен уже не в утопии, уже сталкивается с реальными врагами. Он встречает своего врага, чекиста, которого он ненавидит… и ничего не происходит. Он не может даже плюнуть в рожу этому чекисту. Всё его суперменство — это «пьянки, блядки и прогулы». Только это и остаётся. На самом деле, только это всегда и было. Шестидесятники придумали себе эту утопию, в ней немного пожили, попьянствовали и поблядствовали, потом их оттуда выгнали, а они и не сопротивлялись. Выдуманная утопия исчезла, и осталась реальность — пьянки и блядки.

Ещё одна оборотная сторона суперменства: все женщины — шлюхи. И это хорошо для героя/героев: если шлюха, то и мне не откажет. Единственное и естественное исключение — это мать героя. Мать, конечно, святая женщина, как у блатных. Но герой не думает, что найдётся другой супермен, который и на его мать посмотрит как на шлюху. Ведь для супермена все женщины — шлюхи, все без исключения. В ранних повестях это скрывалось за романтикой молодости, но и там женщины были не вполне человеками, а так, украшением жизни, наградой для героя. Здесь отношение к женщинам раскрылось в полной мере. В первой главе герой прямо насилует незнакомую девушку — такое начало любви. Потом эту девушку насилует отец — слава богу, отчим! — а она не хочет считать это изнасилованием, она же получила удовольствие. Даже в «Тихом Доне» у бесчувственного автора, кажется, было больше сочувствия к главной героине.

В неподцензурном романе автор изливает свою давнюю ненависть к сталинским палачам, которые этого заслуживают. Показана реальная, а не утопическая «оттепель»: палачи вышли на пенсию, никто не наказан, никто не чувствует себя виноватым. (Сталинские палачи дожили аж до 2000-х годов в полном порядке, не говоря про брежневских, которые до сих пор живы, и это многое говорит об «оттепели», о перестройке, о «демократии» 1990-х годов, о Хрущёве, Горбачёве, Ельцине. Демшиза и «либералы» любят Горбачёва и Ельцина, хотя любить их не за что. А народ ненавидит Горбачёва и Ельцина, но совсем не за то, за что надо бы их ненавидеть.)

Роман, скорее, не понравился. Автор изо всех сил хочет быть оригинальным, хочет быть модернистом, но этот модернизм кажется вымученным. К тому времени были написаны и «Москва — Петушки» Ерофеева, и «Пушкинский дом» Битова, а позже «Хромая судьба» Стругацких, и на фоне этих книг роман Аксёнова проигрывает. Первая часть, бессюжетное описание пьянок и блядок, почти невыносима. Вторая часть, с эпизодами про Магадан, с каким-то подобием сюжета и драматургии, терпима, причём эпизоды про Магадан — самые интересные. Третья часть, сюрреалистическая — тут читаешь и думаешь: скорей бы всё закончилось. Еле домучил.

*

«Остров Крым».

Манера повествования: повествование в третьем лице, но с точки зрения одного персонажа, со сменой персонажа в каждой главе или каждом эпизоде и, соответственно, сменой точки зрения.

Главный герой всё тот же — рефлексирующий супермен. Хотя среди других основных геров появляется кинорежиссёр Виталий Гангут, совсем не супермен, больше похожий на автора. То же отношение к женщинам: «бляди, увы, ему всегда нравились больше порядочных женщин».

Отличный роман, как будто сделанный по рецепту Лесли Фидлера. Аксёнов уже подбирался к «низким жанрам» в повести о Красине, в «Джине Грине», а здесь развернулся — фантастика, альтернативная история (и география!), политический триллер. Когда хороший писатель обращается к «низким жанрам», то это всегда на пользу и писателю, и «низким жанрам».

«...завтра лечу в Москву, а ничего не купил из того, чего там нет!

Не купил: двойных бритвенных лезвий, цветной пленки для минифото, кубиков со вспышками, джазовых пластинок, пены для бритья, длинных носок, джинсов — о, Боже! вечное советское заклятье — джинсы! — маек с надписями, беговых туфель, женских сапог, горных лыж, слуховых аппаратов, водолазок, лифчиков с трусиками, шерстяных колготок, костяных шпилек, свитеров из ангоры и Кашмира, таблеток алка-зельцер, переходников для магнитофонов, бумажных салфеток, талька для припудривания укромных местечек, липкой ленты «скоч», да и виски «скоч», тоника, джина, вермута, чернил для ручек «Паркер» и «Монблан», кожаных курток, кассет для диктофонов, шерстяного белья, дубленок, зимних ботинок, зонтиков с кнопками, перчаток, сухих специй, кухонных календарей, тампакса для менструаций, фломастеров, цветных ниток, губной помады, аппаратов hi-fi, лака для ногтей и смывки, смывки для лака — ведь сколько же подчеркивалось насчет смывки! — обруча для волос, противозачаточных пилюль и детского питания, презервативов и сосок для грудных, тройной вакцины для собаки, противоблошиного ошейника, газовых пистолетов, игры «Монополь», выключателей с реостатами, кофемолок, кофеварок, задымленных очков, настенных открывалок для консервов, цветных пленок на стол, фотоаппаратов «поляроид», огнетушителей для машины, кассетника для машины, присадки STR для моторного масла, газовых баллонов для зажигалок и самих зажигалок с пьезокристаллом, клеенки для ванны — с колечками! — часов «кварц», галогенных фар, вязаных галстуков, журналов Vogue, Playboy, Down beat, замши, замши и чего-нибудь из жратвы...» (с. 124-125)

*

Герои Аксёнова — супермены. Они и выглядят как супермены, как качки: «Мускулы его играли под глянцевитой кожей, как рыбы»; «На его стройных ляжках пружинились мускулы». Две первые повести были экранизированы ещё в 1960-х годах. Но актёры совсем не были качками. В «Коллегах» три друга, из них два качка и третий худой. Качков играют Лановой и Ануфриев, а худого Ливанов. В фильме по «Звёздному билету» тоже два качка и третий худой, да ещё старший брат качок. Качков играют Збруев и Миронов, худого Даль, а старшего брата Ефремов. Получается, что на роли худых героев актёры находились, а на роли качков — нет. Таких актёров в СССР просто не было. Даже в Голливуде в то время такие актёры были редкостью. Это теперь все качки, даже Андрея Болконского играет качок. Где Аксёнов вообще видел таких качков? Разве что в кино про Тарзана.

(no subject)

Date: 2019-12-28 05:39 pm (UTC)
From: [personal profile] islander_1974
Спасибо! Очень интересно

(no subject)

Date: 2020-01-03 04:40 pm (UTC)
From: [personal profile] islander_1974
«Я стараюсь не думать о тех временах, уж очень это непонятные для меня времена». Это очень важно. Часто говорят (и на мой взгляд справедливо), что наша беда заключается в том, что у нас не было нюрнбергского процесса (понятно, что к самому нюрнбергскому процессу тоже есть вопросы, но оставим это пока). Возможно, процесса не было потому, что не было книги, которая прояснила бы непонятность тех времен. Лагерная проза, конечно, но она во многом вневременная как "Записки из мертвого дома". Архипелаг ГУЛАГ был закончен только в 1968. А вот Жизнь и судьба Гроссмана, мне кажется, была бы именно той самой книгой, законченной в то самое время. Очевидно, что у нее не было ни малейшего шанса на публикацию, но интересно было бы представить, что было бы если бы она все-таки вышла в 1959 или 1960 г.? Не думать о тех временах точно не получилось бы. И, кстати, после нее и Архипелаг ГУЛАГ хорошо бы зашел. Только все это альтернативная история.

(no subject)

Date: 2020-01-04 02:55 am (UTC)
From: [personal profile] islander_1974
да, большая тема