![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
dzatochnikВ. Теккерей. Ярмарка тщеславия. -- М., 1968. -- (Библиотека всемирной литературы).
Отличный роман — несмотря на 800 страниц, не кажется затянутым. Старая добрая Англия со своими чудаками, как в романах Филдинга и Стерна. Подробное описание мира, где живут персонажи. Называние по именам всех персонажей, даже эпизодических, даже оставшихся за кадром. Ироничный и моралистичный автор, который сам появляется ближе к концу.
Очевидное сравнение с «Войной и миром», но различия огромны. В «Войне и мире» глубокий психологизм, в «Ярмарке тщеславия» психологизм довольно поверхностный, персонажи более простые. В «Войне и мире» подробное изображение исторических событий и исторических персонажей, в «Ярмарке тщеславия» история — только фон для частной жизни частных людей. Упоминаются колониальные дела: одни герои служат в Индии, другие в Вест-Индии и в Канаде. Действие одной главы даже происходит в Индии, но без всякого ориентализма. Битва при Ватерлоо показана с точки зрения персонажей, которые в ней не участвуют. Это одни из лучших глав в романе — как персонажи слышат выстрелы пушек, как ничего не знают об исходе битвы, как распространяются слухи. В «Войне и мире» есть сатира, но это только один из элементов, наряду с философией и др. В «Ярмарке тщеславия» нет философии, цель — сатира, и более ничего. Толстой наверняка внимательно читал «Ярмарку тщеславия». История Доббина и Эмилии потом отчасти повторится в истории Безухова и Наташи, хотя Безухов и Наташа — более интересные, более сложные персонажи. Доббин и Эмилия до конца остаются такими же, какими появились в начале романа, а Безухов и Наташа меняются. Чудаки Толстого — старый граф Ростов, старый князь Болконский, дядюшка Ростовых — явные родственники чудаков Теккерея и вообще чудаков английской литературы.
Самая интересная героиня — это, конечно, решительная и беспринципная авантюристка Бекки Шарп. Во второй половине автор понимает, что она становится слишком симпатична читателям и добавляет ей отрицательных черт. Сначала её равнодушие к сыну, потом измена мужу, потом пьянство и связи с тёмными личностями. Что касается сына, то тогда в реальной жизни, а не в романах, было другое отношение матерей к детям. Автор это наверняка знал, но выбрал этот простой способ изобразить женщину злодейкой. Что касается измены мужу, то муж — болван, так ему и надо. Противоположность Бекки — Эмилия. Хотя она пустышка и дурочка, но она положительная героиня. Подчёркивается, наоборот, её любовь к сыну и верность мужу. Напрасно сейчас всякие гламурные шлюхи пытаются сравнивать себя с Бекки. В то время Бекки вела себя так, как вела, по простой причине: у женщин было меньше возможностей проявить свои дарования. Мать Бекки была балетной танцовщицей, и это шокирует всех персонажей. В наше время решительность Бекки нашла бы себе применение в какой-то более или менее созидательной деятельности.
Отличный роман — несмотря на 800 страниц, не кажется затянутым. Старая добрая Англия со своими чудаками, как в романах Филдинга и Стерна. Подробное описание мира, где живут персонажи. Называние по именам всех персонажей, даже эпизодических, даже оставшихся за кадром. Ироничный и моралистичный автор, который сам появляется ближе к концу.
Очевидное сравнение с «Войной и миром», но различия огромны. В «Войне и мире» глубокий психологизм, в «Ярмарке тщеславия» психологизм довольно поверхностный, персонажи более простые. В «Войне и мире» подробное изображение исторических событий и исторических персонажей, в «Ярмарке тщеславия» история — только фон для частной жизни частных людей. Упоминаются колониальные дела: одни герои служат в Индии, другие в Вест-Индии и в Канаде. Действие одной главы даже происходит в Индии, но без всякого ориентализма. Битва при Ватерлоо показана с точки зрения персонажей, которые в ней не участвуют. Это одни из лучших глав в романе — как персонажи слышат выстрелы пушек, как ничего не знают об исходе битвы, как распространяются слухи. В «Войне и мире» есть сатира, но это только один из элементов, наряду с философией и др. В «Ярмарке тщеславия» нет философии, цель — сатира, и более ничего. Толстой наверняка внимательно читал «Ярмарку тщеславия». История Доббина и Эмилии потом отчасти повторится в истории Безухова и Наташи, хотя Безухов и Наташа — более интересные, более сложные персонажи. Доббин и Эмилия до конца остаются такими же, какими появились в начале романа, а Безухов и Наташа меняются. Чудаки Толстого — старый граф Ростов, старый князь Болконский, дядюшка Ростовых — явные родственники чудаков Теккерея и вообще чудаков английской литературы.
Самая интересная героиня — это, конечно, решительная и беспринципная авантюристка Бекки Шарп. Во второй половине автор понимает, что она становится слишком симпатична читателям и добавляет ей отрицательных черт. Сначала её равнодушие к сыну, потом измена мужу, потом пьянство и связи с тёмными личностями. Что касается сына, то тогда в реальной жизни, а не в романах, было другое отношение матерей к детям. Автор это наверняка знал, но выбрал этот простой способ изобразить женщину злодейкой. Что касается измены мужу, то муж — болван, так ему и надо. Противоположность Бекки — Эмилия. Хотя она пустышка и дурочка, но она положительная героиня. Подчёркивается, наоборот, её любовь к сыну и верность мужу. Напрасно сейчас всякие гламурные шлюхи пытаются сравнивать себя с Бекки. В то время Бекки вела себя так, как вела, по простой причине: у женщин было меньше возможностей проявить свои дарования. Мать Бекки была балетной танцовщицей, и это шокирует всех персонажей. В наше время решительность Бекки нашла бы себе применение в какой-то более или менее созидательной деятельности.
«Мучительство в школах так же узаконено, как и кнут в России» (с. 66).
«Некий циник-француз сказал, что в любовных делах всегда есть две стороны: одна любит, а другая позволяет, чтобы ее любили. Иногда любящей стороной является мужчина, иногда женщина. Не раз бывало, что какой-нибудь ослепленный пастушок по ошибке принимал бесчувственность за скромность, тупость за девическую сдержанность, полнейшую пустоту за милую застенчивость, — одним словом, гусыню — за лебедя! Быть может, и какая-нибудь наша милая читательница наряжает осла во всю пышность и блеск своего воображения, восхищаясь его тупоумием, как мужественной простотой, преклоняясь перед его себялюбием, как перед мужественной гордостью, усматривая в его глупости величественную важность; словом, обходясь с ним так, как блистательная фея Титания с неким афинским ткачом. Мне сдается, я видел, как разыгрываются в этом мире подобные «комедии ошибок» (с. 152).
«Хвалите всех подряд, скажу я таким людям, бросьте чистоплюйство, говорите комплименты всякому в глаза — и за глаза, если у вас есть основание думать, что они дойдут по назначению. Никогда не упускайте и случая сказать ласковое слово. Подобно тому как Колингвуд не мог видеть ни одного пустого местечка у себя в имении, чтобы не вынуть из кармана желудь и не посадить его тут же, так и вы поступайте с комплиментами на протяжении всей вашей жизни. Желудь ничего не стоит, но из него может вырасти огромнейший дуб» (с. 223-224).
«Мистер Джоз Седли, к счастью для своего спокойствия, не подозревал, что происходило в голове его слуги, так же как почтенный читатель и я не знаем того, что думают о нас Джон или Мэри, которым мы платим жалованье. Что думают слуги о своих господах?.. Если бы мы знали, что думают о нас наши близкие друзья и дорогие родственники, жизнь потеряла бы всякое очарование и мы все время пребывали бы в невыносимом унынии и страхе» (с. 353).
«Женщина может обладать умом и целомудрием Минервы, но мы не обратим на нее внимания, если она некрасива. Каких безумств мы не совершаем ради пары блестящих глазок! Какая глупость, произнесенная алыми губками и нежным голоском, не покажется нам приятной! И вот дамы, с присущим им чувством справедливости, решают: раз женщина красива — значит глупа. О дамы, дамы, сколько найдется среди вас и некрасивых и неумных!» (с. 451-452)
«Затем леди Джейн и ее новообретенный друг вступили в одну из тех конфиденциальных медицинских бесед о детях, к которым, как мне известно, питают пристрастие все матери да и большинство женщин вообще. Пятьдесят лет назад, когда пишущий эти строки был любознательным мальчиком, вынужденным после обеда удаляться из столовой вместе с дамами, разговоры их, помнится, главным образом касались всяких недугов. Недавно, беседуя об этом с двумя-тремя знакомыми дамами, я пришел к убеждению, что времена ничуть не изменились. Пусть мои прекрасные читательницы сами проверят это нынче же вечером, когда покинут после десерта столовую и перейдут священнодействовать в гостиную» (с. 480).
«Я не знаю ничего трогательнее такого боязливого самоунижения женщины. Как она твердит, что это она виновата, а не мужчина! Как принимает всю вину на себя! Как домогается примерного наказания за преступления, которых она не совершала, и упорно выгораживает истинного виновника! Жесточайшие обиды наносят женщинам те, кто больше всего видит от них ласки; это прирожденные трусы и тираны, и они терзают тех, кто всех смиреннее им подчиняется» (с. 571).
«Что знают мужчины о мученичестве женщин? Мы сошли бы с ума, если бы нам пришлось претерпевать сотую долю тех ежедневных мучений, которые многие женщины переносят так смиренно. Нескончаемое рабство, не получающее никакой награды; неизменная кротость и ласка, встречаемая столь же неизменной жестокостью; любовь, труд, терпение, заботы — и ни единого доброго слова в награду. Сколько их, что должны переносить все это спокойно и появляться на людях с ясным лицом, словно они ничего не чувствуют! Нежно любящие рабыни, как им приходится лицемерить!» (с. 649)
«Но в том-то и беда тех, кто хоть раз покривил душой! Когда одна небылица принимается за правду, приходится выдумывать другую, чтобы не подорвать доверия к выданным раньше векселям; и таким образом количество лжи, пущенной в обращение, неизбежно увеличивается, и опасность разоблачения растет с каждым днем» (с. 754).
«Некий циник-француз сказал, что в любовных делах всегда есть две стороны: одна любит, а другая позволяет, чтобы ее любили. Иногда любящей стороной является мужчина, иногда женщина. Не раз бывало, что какой-нибудь ослепленный пастушок по ошибке принимал бесчувственность за скромность, тупость за девическую сдержанность, полнейшую пустоту за милую застенчивость, — одним словом, гусыню — за лебедя! Быть может, и какая-нибудь наша милая читательница наряжает осла во всю пышность и блеск своего воображения, восхищаясь его тупоумием, как мужественной простотой, преклоняясь перед его себялюбием, как перед мужественной гордостью, усматривая в его глупости величественную важность; словом, обходясь с ним так, как блистательная фея Титания с неким афинским ткачом. Мне сдается, я видел, как разыгрываются в этом мире подобные «комедии ошибок» (с. 152).
«Хвалите всех подряд, скажу я таким людям, бросьте чистоплюйство, говорите комплименты всякому в глаза — и за глаза, если у вас есть основание думать, что они дойдут по назначению. Никогда не упускайте и случая сказать ласковое слово. Подобно тому как Колингвуд не мог видеть ни одного пустого местечка у себя в имении, чтобы не вынуть из кармана желудь и не посадить его тут же, так и вы поступайте с комплиментами на протяжении всей вашей жизни. Желудь ничего не стоит, но из него может вырасти огромнейший дуб» (с. 223-224).
«Мистер Джоз Седли, к счастью для своего спокойствия, не подозревал, что происходило в голове его слуги, так же как почтенный читатель и я не знаем того, что думают о нас Джон или Мэри, которым мы платим жалованье. Что думают слуги о своих господах?.. Если бы мы знали, что думают о нас наши близкие друзья и дорогие родственники, жизнь потеряла бы всякое очарование и мы все время пребывали бы в невыносимом унынии и страхе» (с. 353).
«Женщина может обладать умом и целомудрием Минервы, но мы не обратим на нее внимания, если она некрасива. Каких безумств мы не совершаем ради пары блестящих глазок! Какая глупость, произнесенная алыми губками и нежным голоском, не покажется нам приятной! И вот дамы, с присущим им чувством справедливости, решают: раз женщина красива — значит глупа. О дамы, дамы, сколько найдется среди вас и некрасивых и неумных!» (с. 451-452)
«Затем леди Джейн и ее новообретенный друг вступили в одну из тех конфиденциальных медицинских бесед о детях, к которым, как мне известно, питают пристрастие все матери да и большинство женщин вообще. Пятьдесят лет назад, когда пишущий эти строки был любознательным мальчиком, вынужденным после обеда удаляться из столовой вместе с дамами, разговоры их, помнится, главным образом касались всяких недугов. Недавно, беседуя об этом с двумя-тремя знакомыми дамами, я пришел к убеждению, что времена ничуть не изменились. Пусть мои прекрасные читательницы сами проверят это нынче же вечером, когда покинут после десерта столовую и перейдут священнодействовать в гостиную» (с. 480).
«Я не знаю ничего трогательнее такого боязливого самоунижения женщины. Как она твердит, что это она виновата, а не мужчина! Как принимает всю вину на себя! Как домогается примерного наказания за преступления, которых она не совершала, и упорно выгораживает истинного виновника! Жесточайшие обиды наносят женщинам те, кто больше всего видит от них ласки; это прирожденные трусы и тираны, и они терзают тех, кто всех смиреннее им подчиняется» (с. 571).
«Что знают мужчины о мученичестве женщин? Мы сошли бы с ума, если бы нам пришлось претерпевать сотую долю тех ежедневных мучений, которые многие женщины переносят так смиренно. Нескончаемое рабство, не получающее никакой награды; неизменная кротость и ласка, встречаемая столь же неизменной жестокостью; любовь, труд, терпение, заботы — и ни единого доброго слова в награду. Сколько их, что должны переносить все это спокойно и появляться на людях с ясным лицом, словно они ничего не чувствуют! Нежно любящие рабыни, как им приходится лицемерить!» (с. 649)
«Но в том-то и беда тех, кто хоть раз покривил душой! Когда одна небылица принимается за правду, приходится выдумывать другую, чтобы не подорвать доверия к выданным раньше векселям; и таким образом количество лжи, пущенной в обращение, неизбежно увеличивается, и опасность разоблачения растет с каждым днем» (с. 754).