![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Риновирус, который вызывает простуду, может защитить от гриппа. Изучение 13 тыс. пациентов, которые попали в одну из больниц в США с респираторными заболеваниями в зимние месяцы в 2016-2019 годах, показало, что пациенты, заражённые риновирусом, не заражены вирусом гриппа. Исследователи проверили эти данные на тканях дыхательных путей, выращенных из стволовых клеток, и получили те же результаты. Неизвестно, может ли риновирус защитить от коронавируса (пресс-релиз, научная статья).
Sep. 8th, 2020
Ч. Диккенс. Приключения Оливера Твиста. Повести и рассказы. -- М., 1969. -- (Библиотека всемирной литературы).
«Приключения Оливера Твиста» — отличный роман. Авантюрный роман-фельетон типа «Парижских тайн». Жизнь преступного мира, неожиданные повороты, тайны — тайна Оливера, тайна Монкса, тайна Роз. Непременный хеппи-энд, который не раздражает. Хотя в названии имя Оливера Твиста, и весь сюжет крутится вокруг него, но это самый неинтересный персонаж. Во второй половине, после вторичного попадания к хорошим людям он отходит на второй план. Оливер — очень ненатуральный персонаж, слишком плакса и слабак для сироты. Он же не знал родителей, он вырос в работном доме среди других сирот. У него должен быть другой характер. Злодеи Феджин, Сайкс, Монкс не вызывают сочувствия. В них нет никакой амбивалентности, это чистые злодеи, которые получают заслуженное наказание. Совсем не милые чудаки, как Питт-старший или Осборн-старший в «Ярмарке тщеславия». Хотя милые чудаки тоже есть, это положительные персонажи — Браунлоу и Гримуиг.
Повести и рассказы, плюс очерки. Истории о трудной жизни простых людей. Самое интересное — «Рождественская песнь в прозе».
Хотелось бы почитать другие романы Диккенса.
«Приключения Оливера Твиста» — отличный роман. Авантюрный роман-фельетон типа «Парижских тайн». Жизнь преступного мира, неожиданные повороты, тайны — тайна Оливера, тайна Монкса, тайна Роз. Непременный хеппи-энд, который не раздражает. Хотя в названии имя Оливера Твиста, и весь сюжет крутится вокруг него, но это самый неинтересный персонаж. Во второй половине, после вторичного попадания к хорошим людям он отходит на второй план. Оливер — очень ненатуральный персонаж, слишком плакса и слабак для сироты. Он же не знал родителей, он вырос в работном доме среди других сирот. У него должен быть другой характер. Злодеи Феджин, Сайкс, Монкс не вызывают сочувствия. В них нет никакой амбивалентности, это чистые злодеи, которые получают заслуженное наказание. Совсем не милые чудаки, как Питт-старший или Осборн-старший в «Ярмарке тщеславия». Хотя милые чудаки тоже есть, это положительные персонажи — Браунлоу и Гримуиг.
«Когда мистер Браунлоу предложил ему войти, он очутился в маленькой комнатке, заполненной книгами, с окном, выходившим в красивый садик. К окну был придвинут стол, за которым сидел и читал мистер Браунлоу. При виде Оливера он отложил в сторону книгу и предложил ему подойти к столу и сесть. Оливер повиновался, недоумевая, где еще можно найти людей, которые бы читали такое множество книг, казалось написанных для того, чтобы сделать человечество более разумным. До сей поры это является загадкой и для людей более искушенных, чем Оливер Твист» (с. 107).
«Мистер Бамбл растерялся от неожиданности и был разбит наголову. Он отличался несомненно склонностью к запугиванию, извлекал немалое удовольствие из мелочной жестокости и, следовательно (что само собой разумеется), был трусом. Это отнюдь не порочит его особы, ибо многие должностные лица, к которым относятся с великим уважением и восхищением, являются жертвами той же слабости. Это замечание сделано скорее в похвалу ему и имеет целью внушить читателю правильное представление о его пригодности к службе» (с. 272).
«— Каждый человек себе друг, милый мой, — ответил Феджин с вкрадчивой улыбкой. — И такого хорошего друга ему нигде не найти» (с. 325).
«— Это правдивый рассказ о страданиях, испытаниях и горе, молодой человек, — возразил мистер Браунлоу, — а такие рассказы обычно бывают длинными; будь это рассказ о безоблачной радости и счастье, он оказался бы очень коротким» (с. 371).
«Мистер Бамбл растерялся от неожиданности и был разбит наголову. Он отличался несомненно склонностью к запугиванию, извлекал немалое удовольствие из мелочной жестокости и, следовательно (что само собой разумеется), был трусом. Это отнюдь не порочит его особы, ибо многие должностные лица, к которым относятся с великим уважением и восхищением, являются жертвами той же слабости. Это замечание сделано скорее в похвалу ему и имеет целью внушить читателю правильное представление о его пригодности к службе» (с. 272).
«— Каждый человек себе друг, милый мой, — ответил Феджин с вкрадчивой улыбкой. — И такого хорошего друга ему нигде не найти» (с. 325).
«— Это правдивый рассказ о страданиях, испытаниях и горе, молодой человек, — возразил мистер Браунлоу, — а такие рассказы обычно бывают длинными; будь это рассказ о безоблачной радости и счастье, он оказался бы очень коротким» (с. 371).
Повести и рассказы, плюс очерки. Истории о трудной жизни простых людей. Самое интересное — «Рождественская песнь в прозе».
«Итак, старик Марли был мертв, как гвоздь в притолоке.
Учтите: я вовсе не утверждаю, будто на собственном опыте убедился, что гвоздь, вбитый в притолоку, как-то особенно мертв, более мертв, чем все другие гвозди. Нет, я лично скорее отдал бы предпочтение гвоздю, вбитому в крышку гроба, как наиболее мертвому предмету изо всех скобяных изделий. Но в этой поговорке сказалась мудрость наших предков, и если бы мой нечестивый язык посмел переиначить ее, вы были бы вправе сказать, что страна наша катится в пропасть. А посему да позволено мне будет повторить еще и еще раз: Марли был мертв, как гвоздь в притолоке» («Рождественская песнь в прозе», с. 458).
«— Голос Времени, — сказал Дух, — взывает к человеку: «Иди вперед!» Время хочет, чтобы он шел вперед и совершенствовался; хочет для него больше человеческого достоинства, больше счастья, лучшей жизни; хочет, чтобы он продвигался к цели, которую оно знает и видит, которая была поставлена, когда только началось Время и начался человек. Долгие века зла, темноты и насилия сменяли друг друга, несчетные множества людей мучились, жили и умирали, чтобы указать человеку путь. Кто тщится преградить ему дорогу или повернуть его вспять, тот пытается остановить мощную машину, которая убьет дерзкого насмерть, а сама, после минутной задержки, заработает еще более неукротимо и яростно. (...)
— Кто вкладывает в уста Времени или слуг его, — продолжал Дух, — сетования о днях, тоже знавших невзгоды и падения и оставивших по себе глубокий и печальный след, видимый даже слепому, — сетования, которые служат настоящему только тем, что показывают людям, как нужна их помощь, раз кто-то способен сожалеть даже о таком прошлом, — кто это делает, тот грешит» («Колокола», с. 577-578).
Учтите: я вовсе не утверждаю, будто на собственном опыте убедился, что гвоздь, вбитый в притолоку, как-то особенно мертв, более мертв, чем все другие гвозди. Нет, я лично скорее отдал бы предпочтение гвоздю, вбитому в крышку гроба, как наиболее мертвому предмету изо всех скобяных изделий. Но в этой поговорке сказалась мудрость наших предков, и если бы мой нечестивый язык посмел переиначить ее, вы были бы вправе сказать, что страна наша катится в пропасть. А посему да позволено мне будет повторить еще и еще раз: Марли был мертв, как гвоздь в притолоке» («Рождественская песнь в прозе», с. 458).
«— Голос Времени, — сказал Дух, — взывает к человеку: «Иди вперед!» Время хочет, чтобы он шел вперед и совершенствовался; хочет для него больше человеческого достоинства, больше счастья, лучшей жизни; хочет, чтобы он продвигался к цели, которую оно знает и видит, которая была поставлена, когда только началось Время и начался человек. Долгие века зла, темноты и насилия сменяли друг друга, несчетные множества людей мучились, жили и умирали, чтобы указать человеку путь. Кто тщится преградить ему дорогу или повернуть его вспять, тот пытается остановить мощную машину, которая убьет дерзкого насмерть, а сама, после минутной задержки, заработает еще более неукротимо и яростно. (...)
— Кто вкладывает в уста Времени или слуг его, — продолжал Дух, — сетования о днях, тоже знавших невзгоды и падения и оставивших по себе глубокий и печальный след, видимый даже слепому, — сетования, которые служат настоящему только тем, что показывают людям, как нужна их помощь, раз кто-то способен сожалеть даже о таком прошлом, — кто это делает, тот грешит» («Колокола», с. 577-578).
Хотелось бы почитать другие романы Диккенса.