Шекспир - наш современник
Feb. 13th, 2015 06:50 pm![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
dzatochnikЯн Котт, "Шекспир - наш современник" (1965; пер. В. Климовского, 2011):
«Шекспир-современник» появился после опыта войны, гибели и террора. В этом историческом опыте наиболее шекспировской была смерть тирана. Но смерть тирана – это не конец тирании».
«Шекспир как мир или жизнь. Каждая эпоха находит в нем то, что ищет и что хочет увидеть. Читатель середины XX века читает «Ричарда III» или смотрит, как его играют на сцене, сквозь собственный опыт. Не может читать и смотреть иначе».
«Величие шекспировского реализма – в достижении уровня, на котором люди вовлечены в историю. Одни творят ее и становятся ее жертвами. Другим кажется, что они творят ее, – но и они становятся ее жертвами. Третьи не творят историю – но тоже становятся ее жертвами. Первые – короли; вторые – приспешники королей и исполнители их приказов, шестеренки Великого Механизма; третьи – попросту граждане королевства».
«Ни об одном датчанине из плоти и крови не написано столько, сколько о Гамлете – этот шекспировский принц, наверно, самый знаменитый датчанин. <…>
«Гамлета» нельзя играть целиком – он продолжался бы около шести часов. Нужно выбирать, нужно сокращать и отсекать. Можно играть только одного из Гамлетов, которые заключены в этом сверхшедевре. И всегда это будет Гамлет беднее шекспировского…»
«Будем цитировать Шекспира. Всегда нужно цитировать Шекспира».
«Макбет убил короля, ибо не мог смириться с Макбетом, который боится убить короля. Но Макбет, который убил, не может смириться с Макбетом, который убил. Макбет убил, чтобы выйти из кошмара, чтобы покончить с ним. Но кошмаром является именно необходимость убийства. Кошмарность кошмара – это именно то, чему нет конца».
«Демонического Яго придумали романтики. Яго вовсе не демон. Он современный карьерист…»
«Мир таков, каким его видит Яго, но Яго – мерзавец».
«Только в двух пьесах Шекспир водворил на сцену чудовищ: в «Сне...» и в «Буре». «Сон...» – комедия; «Буря» также долго считалась комедией. «Сон...» является предвестием «Бури», написанной в иной тональности; в такой же степени, в какой предвестием «Короля Лира» было уже «Как вам это понравится». Иногда кажется, что Шекспир написал три или четыре пьесы и лишь повторял их во всех вариантах и во всех тональностях…»
«Шекспир лишен любых иллюзий – даже иллюзии, будто можно жить без иллюзий».
«Настоящая «Буря» – грозная и суровая, лиричная и гротескная. Как все великие произведения Шекспира – это страстный расчет с реальным миром. Чтобы такую «Бурю» прочитать, нужно вернуться к шекспировскому тексту и шекспировскому театру. Нужно увидеть в ней трагедию людей Ренессанса и последнего поколения гуманистов. В этом смысле – но только в этом смысле – можно найти в «Буре» философскую автобиографию Шекспира и итог его театра. Тогда «Буря» превратится в трагедию утраченных иллюзий, горькой мудрости и хрупкой, но упорной надежды. Тогда оживут в «Буре» великие темы Возрождения: философской утопии, границ познания, покорения природы, опасности нравственных законов природы, которая является и не является мерой человека. Тогда мы найдем в «Буре» мир, современный Шекспиру: мир великих путешествий, новооткрытых земель и таинственных островов, мечты о человеке, который поднимется в воздух, как птица, и о машинах, которые позволят брать самые мощные крепости. Эпоху, в которую произошел переворот в астрономии, выплавке металлов и анатомии, эпоху содружества ученых, философов и художников; науки, которая впервые стала универсальной; философии, которая открыла относительность всех человеческих суждений; эпоху прекраснейших памятников архитектуры и астрологических гороскопов, которые велели составить папа и герцоги; эпоху религиозных войн и костров инквизиции, неведомого до тех пор прогресса цивилизации и губительных массовых эпидемий; мир прекрасный, жестокий и трагический, который внезапно выявил все могущество человека и все его убожество; мир, в котором природа и история, королевская власть и мораль впервые утратили теологическую святость».
«Шекспир как мир или жизнь. Каждая эпоха находит в нем то, что ищет и что хочет увидеть. Читатель середины XX века читает «Ричарда III» или смотрит, как его играют на сцене, сквозь собственный опыт. Не может читать и смотреть иначе».
«Величие шекспировского реализма – в достижении уровня, на котором люди вовлечены в историю. Одни творят ее и становятся ее жертвами. Другим кажется, что они творят ее, – но и они становятся ее жертвами. Третьи не творят историю – но тоже становятся ее жертвами. Первые – короли; вторые – приспешники королей и исполнители их приказов, шестеренки Великого Механизма; третьи – попросту граждане королевства».
«Ни об одном датчанине из плоти и крови не написано столько, сколько о Гамлете – этот шекспировский принц, наверно, самый знаменитый датчанин. <…>
«Гамлета» нельзя играть целиком – он продолжался бы около шести часов. Нужно выбирать, нужно сокращать и отсекать. Можно играть только одного из Гамлетов, которые заключены в этом сверхшедевре. И всегда это будет Гамлет беднее шекспировского…»
«Будем цитировать Шекспира. Всегда нужно цитировать Шекспира».
«Макбет убил короля, ибо не мог смириться с Макбетом, который боится убить короля. Но Макбет, который убил, не может смириться с Макбетом, который убил. Макбет убил, чтобы выйти из кошмара, чтобы покончить с ним. Но кошмаром является именно необходимость убийства. Кошмарность кошмара – это именно то, чему нет конца».
«Демонического Яго придумали романтики. Яго вовсе не демон. Он современный карьерист…»
«Мир таков, каким его видит Яго, но Яго – мерзавец».
«Только в двух пьесах Шекспир водворил на сцену чудовищ: в «Сне...» и в «Буре». «Сон...» – комедия; «Буря» также долго считалась комедией. «Сон...» является предвестием «Бури», написанной в иной тональности; в такой же степени, в какой предвестием «Короля Лира» было уже «Как вам это понравится». Иногда кажется, что Шекспир написал три или четыре пьесы и лишь повторял их во всех вариантах и во всех тональностях…»
«Шекспир лишен любых иллюзий – даже иллюзии, будто можно жить без иллюзий».
«Настоящая «Буря» – грозная и суровая, лиричная и гротескная. Как все великие произведения Шекспира – это страстный расчет с реальным миром. Чтобы такую «Бурю» прочитать, нужно вернуться к шекспировскому тексту и шекспировскому театру. Нужно увидеть в ней трагедию людей Ренессанса и последнего поколения гуманистов. В этом смысле – но только в этом смысле – можно найти в «Буре» философскую автобиографию Шекспира и итог его театра. Тогда «Буря» превратится в трагедию утраченных иллюзий, горькой мудрости и хрупкой, но упорной надежды. Тогда оживут в «Буре» великие темы Возрождения: философской утопии, границ познания, покорения природы, опасности нравственных законов природы, которая является и не является мерой человека. Тогда мы найдем в «Буре» мир, современный Шекспиру: мир великих путешествий, новооткрытых земель и таинственных островов, мечты о человеке, который поднимется в воздух, как птица, и о машинах, которые позволят брать самые мощные крепости. Эпоху, в которую произошел переворот в астрономии, выплавке металлов и анатомии, эпоху содружества ученых, философов и художников; науки, которая впервые стала универсальной; философии, которая открыла относительность всех человеческих суждений; эпоху прекраснейших памятников архитектуры и астрологических гороскопов, которые велели составить папа и герцоги; эпоху религиозных войн и костров инквизиции, неведомого до тех пор прогресса цивилизации и губительных массовых эпидемий; мир прекрасный, жестокий и трагический, который внезапно выявил все могущество человека и все его убожество; мир, в котором природа и история, королевская власть и мораль впервые утратили теологическую святость».